Книга Эринии и Эвмениды, страница 104 – Риган Хэйс

— Ну уж мне бы могла и рассказать! Тоже мне подруга… — надуваю я притворно губы, и в меня летит вторая подушка в стиле бохо.

— Вот пригласит меня на свидание, тогда и узнаешь. Буду травить тебе душеньку рассказами о том, какие мягкие у него губы и чем он пахнет…

— Пф-ф-ф, — фыркаю я со всем присущим скептицизмом. — И чем же? По́том и хлоркой из бассейна? — Отправляю в рот мармеладного червячка из хрустальной миски.

— Какая же ты дурочка, Беатрис, — укоряет Дэнни и откидывается на спинку дивана. — Даже не ври мне, что сама не хотела бы встречаться с Гаспаром. Ты его торс на физре видала?

Мармеладный червяк едва не застревает у меня в горле. Сложно спорить с Даньел, когда она видит тебя насквозь. Но признаться — значит расписаться в официальной конкуренции за парня, а этого мне хочется меньше всего.

— Прости, как‑то не заметила. Обычно я засматриваюсь на спортивные икры мистера Петровски.

— Фу-у-у! — кривится Дэнни так, как будто ее вот-вот стошнит. — Ты мерзкая, Би.

— А ты банальная. Гаспар Молина — это как Брэд Питт, только от мира уэстриверских богатеев. А ты попробуй полюбить Дэнни Де Вито…

Дэнни разражается хохотом во все горло.

— Нет уж, благодарю, уступаю пожилого красавчика с пролысиной тебе!

Мы обе смеемся до колик в животах, как вдруг дверь комнаты распахивается и входит миссис Лэнфорд. Вид у нее какой‑то болезненный и нерешительный, красные губы поджаты.

— Дэнни, милая, могу я поговорить с тобой?

— Конечно, мам. С тобой все хорошо? Ты какая‑то уставшая…

Лилиан Лэнфорд глядит на дочь с плохо скрываемой грустью, а затем говорит:

— Ничего страшного, дорогая, просто голова разболелась. Нам нужно решить вопрос с поездкой в Амстердам.

И Дэнни уходит, увлекаемая матерью.

Этот вечер станет крохотным предвестием несчастья. Недомогание и усталость Лилиан уже через месяц пустят корни и вырастут в злокачественную опухоль, а Дэнни, только‑только закрутив свой первый «настоящий роман», как она это позже назовет, споткнется о страшную весть.

Всего этого я еще не ведаю и провожаю веселую подругу взглядом, полным потаенной зависти. Я запихиваю в рот побольше мармелада, плюхаюсь на диван и пролистываю стихотворный сборник. Я снова достаю снимок Гаспара, который случайно обнаружила сегодня, и несколько минут неотрывно изучаю его, пока сижу в одиночестве. Одетый в красно-черную клетчатую рубашку, он наполовину тает в солнечном свете, бьющем из-за спины, взгляд устремлен в сторону, а не на зрителя. Гаспар улыбается с фото так, словно это миг счастья, который уже не повторится, и я растягиваю губы в ответ.

Я смотрю в лицо будущей катастрофе и даже не догадываюсь об этом.

А затем просыпаюсь.

Я отдираю голову от подушки и ощущаю, что щеки сырые от слез.

Было в этом сне из прошлого что‑то жуткое. Как смотреть на трехмерную модель затонувшего Титаника; знать, что некогда он бороздил водные просторы, был чем‑то целым и полным жизни, а ныне покоится на дне океана, разломанный и мертвый.

Прямо как мы с Дэнни. Счастливые и беззаботные, в одночасье мы переломали друг друга, и всё по моей вине.

Сегодня воскресенье. Рождество меньше чем через неделю, но уэстриверцы не слишком‑то взбудоражены близящимся праздником и каникулами. Труппа по-прежнему готовится к постановке, но без ведущих звезд энтузиазм актеров несколько угасает: никто особенно не верит в успех без Сэйди в главной роли.