Книга Эринии и Эвмениды, страница 12 – Риган Хэйс

И я не сомневаюсь, что так и будет. Уж он позаботится об этом.

Я выхожу из темноты коридора, и в глаза из окон бьет слепящий свет. Под ребрами нещадно колет, щеки пылают, когда я проношусь мимо растерянного Абрамсона. Краем уха слышу, как тот плетется следом, и еле слышно бранюсь.

Рори чуть ли не единственный, кто хоть изредка заговаривает со мной, пускай и в своей пространной манере — растягивает слова и делает мучительные паузы между частями фраз, испытывая терпение собеседника. Многим Рори кажется слегка двинутым, одержимым; эта одержимость быстро сделала его изгоем. Внешне его можно найти даже симпатичным, хоть и несколько неряшливым, но даже милая мордашка не спасает Абрамсона от остракизма среди сверстников. Собственно, как и меня. Когда за плечами котомка с прегрешениями, о которых помнят все без исключения, трудно скрыться за привлекательным личиком. Ты — это ты, вместе с красотой и вместе с гнилью, что прячется за ней.

Я спешно сворачиваю за угол и пытаюсь не думать о тошнотных позывах. Живот так и скручивает в спазмах, когда шаги Рори позади становятся громче и ближе.

— Беатрис, подожди…

Он касается моего плеча, и я вздрагиваю, словно от удара. Я не выдерживаю и бросаю ему в лицо:

— Ну чего тебе нужно от меня?

Голос с надрывом гремит на весь коридор и эхом отлетает от серых стен и сводчатого потолка. Рори оправляет взлохмаченную челку, одинокая конусовидная серьга покачивается в его ухе.

— Я просто видел… Просто хотел спросить, ты в порядке?

«Мне хочется умереть».

— Да, в полном, — лгу я и упираюсь взглядом в пол, скрывая настоящие чувства. Только исповеди перед Рори мне сейчас не хватает.

— Если хочешь, мы можем сообщить Хайтауэру об этом. Я выступлю как свидетель…

— Никому ничего не нужно сообщать! — почти рычу я и тычу пальцем ему в грудь. — Не смей ничего никому говорить, слышишь? Все, что ты видел… — я сглатываю ком в горле, — все, что ты видел, — забудь. Ничего не было, ясно?

Если только об этом станет известно, Даньел попросту уничтожит меня. В том, что Честер выкрутится и выйдет из воды сухим, сомнений нет никаких. А вот мою жизнь превратят в еще больший кошмар, окончательно обнажат ее плоть и выставят перед всеми, как в анатомическом театре.

— Я знаю, что видел, — отвечает Рори сухо, после чего еще раз прочесывает взлохмаченные каштановые пряди, натянуто улыбается и делает шаг назад, словно обжигаясь об меня. Или это я обжигаю его. — Ладно, Би, не буду тебе мешать. Увидимся на химии.

Рори расстроенно плетется по коридору, а я чертыхаюсь себе под нос и без сил опускаюсь на эркерный подоконник, чувствуя себя последней скотиной. Он, можно сказать, спас меня, а я повела себя как свинья. Каким бы странным ни казался Рори, он был куда порядочнее Честера, на чью уловку я так глупо повелась. Наверное, стоило сказать Абрамсону спасибо, но слова благодарности так и застряли у меня в глотке, задушенные подступающими рыданиями.

Вскоре на меня обрушивается рев звонка. Уэстриверцы суетливо разбегаются по кабинетам. Я добредаю до толпы и растворяюсь в ней, будто и была здесь, а не в темном коридоре, прижатая к стене. Среди сутолоки никто не заметит, как порозовели мои щеки от стыда; не узнает, как под одеждой горит кожа в тех местах, где он смел ее трогать, и как от отвращения сворачивается в трубочку желудок.