Книга Эринии и Эвмениды, страница 14 – Риган Хэйс

Молчание. Я стопорюсь, так и не заканчивая мысль.

— Что-что, дорогая? Говори громче, я плохо тебя слышу.

Но я попросту не знаю, как вытолкнуть эти чертовы слова из глотки. Они встают костью намертво и не хотят быть произнесенными. Пальцы взволнованно теребят кончики волос, наматывают их кольцами.

— Честер Филлипс… — только и могу выдавить я. — Он… вроде как напал на меня.

— Что значит «напал»?

Господь всемогущий, почему это так сложно? Просто скажи это, скажи…

«Меня. Пытались. Изнасиловать».

Вдруг на другом конце слышится странная возня, а следом — приглушенные команды тети, отданные прислуге.

— Глория, поставь цветы там, — распоряжается тетя, нисколько не заинтересованная в разговоре со мной. — Беатрис, прости, мне нужно бежать. Это что‑то неотложное? С тобой ведь все в порядке?

Мне ясно дали понять, что я со своей бедой по-прежнему один на один.

— Да, тетя. Я жива-здорова. Простите, что отвлекаю от дел, я справлюсь.

— Хорошо, Беатрис, поговорим позже. Я тебе перезвоню на выходных.

Еще один щелчок — разрыв связи. Перезванивать тетя Мариетта, конечно, не планирует, как и во все предыдущие разы, когда это обещала. Да я и не надеюсь. Ее участие в моей жизни ограничивается переводом средств: хватает на ежеквартальную плату за обучение и еще немного на карманные расходы (хотя бы на них она не скупится). Но сейчас мне не нужны деньги, мне необходимо чье‑то тепло. Забота, защита и желание выслушать правду, такую, какой я ее вижу и чувствую. Но я лишена подобных привилегий. Мариетте Чейзвик больше по душе лицезреть страдания на экране кинотеатра, чем в реальной жизни. В реальности ее день состоит из пары бокалов хереса, блока «Честерфилд» ^[7]и мусса из авокадо на завтрак с парочкой восходящих актрисок вприкуску. Мои стенания о школьной травле не входят в список рутинных дел.

С горечью я швыряю телефон на постель. Как раз в этот момент в комнату входит Ханна.

— Все в порядке? — Глаза ее округляются, прослеживая траекторию падения и приземления смартфона. — Выглядишь разбитой.

«Так и есть. Я рассыпаюсь на части».

Я плюхаюсь в кровать и отвечаю Ханне:

— Да все нормально. Просто сложные выдались последние деньки.

Еще больше смягчить попросту невозможно — я приуменьшаю события в невообразимых масштабах, — но следует оставаться верной надетой карнавальной маске. Чем больше боли прячется внутри, тем шире на маске должна быть улыбка, чтобы не вызывать подозрений.

— Ну как скажешь.

Тут у нас обеих пиликают телефоны. Ханна молниеносно хватается за свой, залипает в экран, в компании которого проводит большую часть дней в году, а затем присвистывает и смотрит на меня ошеломленно.

— Би, это какая‑то шутка?..

Не понимая, о чем речь, я тянусь к своему смартфону, тычу в уведомление из академического чата, после чего сердце пропускает удар.

— Скажи, что это розыгрыш!

В чате анонимное лицо закрепило фотографию, на которой перед всем честным народом предстают двое. Честер и я.

Нет, это не розыгрыш, не злая шутка. Это настоящий акт моего грехопадения, инсценированного против моей воли.

— Вот же срань…

Я лихорадочно пролистываю все-все сообщения, комментирующие картину из Аттического коридора. От каждого резкого словца вздрагиваю, словно меня тычут спицей под ребро.

«Я всегда знала, что Би шлюха».

«Что за?..»