Книга Эринии и Эвмениды, страница 3 – Риган Хэйс

Мэй Лин у двери не задерживается и присоединяется к отвратительной задумке Даньел. Она подскакивает со спины и, не давая мне вырваться и отпрыгнуть, толкает прямиком в туалетную кабинку.

Меня силой ставят на колени, голова окунается в унитаз. В ноздри набивается несвежая вода, воздух пузырями ускользает из легких, меня охватывает животный ужас. Рука Даньел держит за шею крепко, натренированная игрой в сквош и теннис. Но игры с моей жизнью куда интереснее, чем приевшиеся развлечения богачей.

На секунду хватка ослабевает, и мне дозволяют вынырнуть, даруют спасительный вдох.

— Если ты еще хоть раз попробуешь написать что‑то подобное и положить на стол Хайтауэру, так легко не отделаешься, дрянь.

Плевок. Слюна Дэнни растворяется в туалетной воде, и меня окунают снова. Высший акт унижения, хуже только оказаться раздетой на глазах у публики. Руки Даньел и Мэй отпускают меня, и я задираю голову, вдыхая воздух, слаще которого теперь сложно вспомнить. По волосам, одежде струится вонючая вода, а до слуха доносится быстрый топот ног — мои истязательницы уходят, едва опережая прогремевший звонок.

Звон тает за оглушительным стуком крови в ушах. Я безвольно сажусь на мокрый пол, опершись спиной о перегородку кабинки, и даже не нахожу сил заплакать. Внутри простирается пустота.

Горькая правда исчезает в недрах канализации, так и не дойдя до главы академии. Мои мольбы не будут услышаны Богом, не будут получены директором. И уж тем более никогда они не достигнут тети Мариетты.

Я все еще здесь, в Уэст-Ривере — образцовой академии графства Ланкашир. Академии, воспитавшей жестоких чудовищ, которые однажды погубят меня.

Если я не найду способ их одолеть.

«Почему?»

Я часто задаю себе этот вопрос. И всякий раз у него новое продолжение:

«Почему это началось?»

«Почему никто не видит?»

«Почему они меня не оставят?»

«Почему я все это терплю?»

«Почему…»

Сидя на эркерном подоконнике облюбованного пыльного чердака и глядя с высоты на муравьев-людишек, снующих туда-сюда по территории кампуса, я задаюсь созвучными вопросами и сама же отвечаю на них. Пытаюсь отвлечься стихами Кристины Россетти, но ее печальная песнь, звенящая в каждой строчке, только сильнее волнует меня и отсылает к укоренившейся в груди боли. Упрямое «почему» перебивает поэтическую мелодию натужным скрежетом, скрипом двери в благоговейной тиши.

Один вопрос повисает в воздухе без ответа, потому что я боюсь узнать правду. Боюсь, что ответ меня разрушит и лишит надежды, на которую я все еще уповаю.

«Почему я все это терплю?»

Может, потому что я заперта здесь, в стенах Уэст-Ривера? Академия держит меня в своей выложенной мрамором тюрьме с дозволения мисс Чейзвик, и покуда тетя не переменит настроения, оковы с меня не падут.

Все начало прошлых рождественских каникул я с завистью провожала взглядом счастливых учеников, спешащих к машинам с личными водителями, которые увозили их в роскошные имения, загородные виллы или прямиком в аэропорт — их ждали лавандовые поля Франции или жаркие греческие пляжи. И вместо того чтобы, подобно этим молодым умам, путешествовать по Европе или островам, я путешествовала по ссылкам в интернете, где и натыкалась на свежие селфи одноклассников с видом на пальмы или итальянские базилики. Я ютилась на чердаке (ключ от которого выкрала однажды у смотрителя Барри Роуча) в обнимку с книгами и учебником по французскому, заточенная до лета во чреве Уэст-Ривера без права хоть ненадолго вырваться из затхлых стен и сделать глоток свежего воздуха во внешнем мире.