Книга Потусторонним вход воспрещён, страница 158 – Екатерина Ландер

Вольдемар встал и побрел прочь, прижимая к себе окровавленную ладонь. Человеком был, да не остался. И даже нормальным Потусторонним стать не смог…

Часть 3. «Севкабель Порт».

Группа быстрого реагирования НИИ ГИИС «Трио».

Медина Решетникова

Светало медленно, точно солнце вместо воды увязло в липком крахмальном клейстере. Раз в пятнадцать-двадцать минут Медина кидала взгляд через плечо, но в квадратном просвете между зданиями, выходящими к заливу, по-прежнему оставалось темно, как на известной картине Малевича.

Часов в пять утра небо из дымно-фиолетового наконец превратилось в стальное — незаметно и резко, будто по щелчку выключателя. Площадка перед входом в клуб опустела. Свежим курганом высилась у стены гора спаленных курток, выкинутых из гардеробной. Над кучей мерцал неоновый логотип заведения. Такой случайный арт-объект казался Медине вполне достойным «Эрарты».

Машины пожарных, полиции и скорой разъехались еще давно. Репортеры телеканала потоптались-померзли, поприставали к напуганным гостям с вопросами и, спрятав любопытные носы в воротники курток, отчалили тоже. Ворота «Севкабеля» заперли, они остались одни: Медина, Артур и Володя.

Оказаться замеченными они не боялись: отвод глаз действовал даже на камеры видеонаблюдения, не только на людей.

Двери клуба оставались гостеприимно распахнутыми. Его Потусторонний владелец уже не мог их закрыть. Но до того, как все стихло, к клубу прокралась невзрачная рыжеволосая девица, заперла вход на ключ и ушла, не оборачиваясь. Потусторонняя или нет, выяснить это без контакта было невозможно, поэтому Медина проследила за удаляющейся фигуркой вплоть до центральных ворот и почти тут же забыла о визите.

Теперь же от нечего делать Медь села на уцелевшую тумбу музыкального динамика и заболтала ногами в удобных сапогах на низком, устойчивом каблуке. Мысли лезли в голову тревожно и требовательно.

Она в очередной раз покосилась на телефон, но мобильник молчал. Его высочество Хранитель Скворцов изволил заниматься другими неотложными делами, оставив оперативную группу на бестолковое, потому что совершенно бесполезное, дежурство.

У аккумулятора оставалось двадцать процентов заряда. Медина вдавила кнопку выключения. Экран телефона погас. Включит в следующий раз через полчаса.

Володя бродил где-то неподалеку. Арчи ковырялся палкой в остывшей золе, совсем по-ребячьи, и лишь изредка поглядывал на сестру.

А Медина мерзла и злилась. И думала-думала. Стоило остаться наедине с собой, мысли по-прежнему захлестывали ее целиком.

Она поерзала, достала из внутреннего кармана куртки сигареты и зажигалку и закурила — дымно, с чувством, с расстановкой. Как завещал классик.

Ее воспоминания пахли никотином, протухшими половыми тряпками, которыми воспитанники детдома драили родные пенаты, и теми редкими моментами одиночества, что удавалось выкрасть между уроками и рабочими повинностями.

Одиночество в свою очередь воняло хлоркой, рассохшимся деревом подоконника и канализацией — учительский туалет на втором этаже не работал, сколько Медь себя помнила. На двери покачивался внушительного размера замок, но разве ее это останавливало?

Правда, один раз ее застукали…

«Дымишь как лошадь, — водя носом над одеждой Медины, плевалась престарелая тетка-воспитательница, которую возраст и нелегкая доля разнесли до состояния “поперек себя шире”, что провоцировало ненависть ко всему живому, молодому и подвижному. — Признайся, дымишь? Увижу сигарету — шею сверну! Падаль подзаборная! Гнусь паршивая! Нарожали на мою голову!..» — и дальше по накатанной. Минут на десять.