Книга Потусторонним вход воспрещён, страница 172 – Екатерина Ландер

И все же…

— Ну, — подумал я, радуясь, что можно отвлечься. — Многие ошибочно полагают, будто Пётр Первый именовал город в честь себя. Но это не так. «Санкт-Петербург» — город святого Петра. Святого — в смысле небесного покровителя, апостола Петра, которого Пётр Алексеевич Романов считал своим защитником и сделал покровителем своего творения.

Ярик неожиданно рассмеялся:

— Ну этого ангела, смотрящего на город, ты точно не найдешь. Что дальше?

Какая-то теория у него явно уже имелась, но Ярик вознамерился поучить меня на манер Гусева. Стиснув зубы и стараясь унять тошноту, — оказывается, и на грифоне может укачать! — я терпеливо ждал, пока он наиграется.

— Еще золотой ангел на Петропавловском соборе. Серебряный — на куполе церкви святой Екатерины, которая здесь, на Васильевском. — Я запнулся, потому что действительно не знал наверняка, на Васильевском мы до сих пор или нет.

Полета я не запомнил — было как-то не до видов, тут бы просто выжить. А крыши, чуть горбатые, со ступенчатыми перепадами и побитой рыжеватой ржавчиной кровлей, напоминавшей черствую корку хлеба, — везде были одинаковые.

— И бронзовый. На вершине Александровской колонны.

— Ага, — то ли с насмешкой, то рассеянно отозвался Ярик. — И еще сто пятьдесят вариантов. Барельефы, скульптуры, изображения. Вовек не сыщем. Только зря время потеряем.

— Тогда не знаю, — бросил я раздраженно. Да сколько ж, в самом деле, можно пялиться на собственные ботинки! Я осмелел и поднял голову к горизонту.

Рассвет занимался над городом золотистый и совсем молодой. Румяный, как сказочные молодильные яблочки. Какой-то невинный, робкий, точно нежный поцелуй барышни из старых романов.

Коралловая дымка с яркими нотами охряного и розового висела над крышами, и в воздушных перьях облаков вспыхивал величественно и гордо золоченый шпиль Адмиралтейства. А внизу, среди тротуаров и пешеходных переходов, в человеческом пространстве кофеен и газетных киосков, закусочных и билетных ларьков, магазинов и забегаловок, по-прежнему стелился сонный утренний сумрак.

Я залюбовался.

Возможно, и Ярик, и Гусев, и бабуля, и все остальные из НИИ ГИИС правы: не так уж плохо быть особенным, когда у тебя, например, есть свой личный грифон и возможность вот так легко взбираться на крыши и смотреть на недоступную прочим красоту.

Я не заметил, как мысль покатилась в сторону…

— Ангел? Может, ангелы? — ударил я контраргументом. — Не уверен, что пожилая Кшесинская изъяснялась достаточно внятно.

Ярослав задумался.

— Думаешь, решает количество? — спросил он серьезно, без прежней чуть развязной веселости.

— Нужно же с чего-то начать, — развел я руками.

— Тогда список сокращается до двух мест.

— Почему двух?

— Колоннада Исаакиевского собора и арка Главного штаба Эрмитажа. Крылатая Ника на «Колеснице славы» — тоже ангел. А рядом еще и Александровская колонна — все одна площадь.

— Может, наведаться в ее особняк? — с надеждой спросил я. — Вдруг призрак — или как это правильно у вас называется — Кшесинской все еще там? Может, бабуля не так поняла?

Ярик слушал меня молча, с каким-то странным выражением «спрятанного камня за пазухой». А под конец решил огорошить:

— Тогда у меня для тебя хорошие новости. Мы на месте.

Мы оказались не совсем «на месте», но рядом. Однако понял я это позже.