Книга Потусторонним вход воспрещён, страница 250 – Екатерина Ландер

Вспыхнувшая в голове внезапная мысль пригвоздила меня к месту. На смену холоду пришла волна колющего жара.

Секунд пять я еще сидела неподвижно, взвешивала в голове догадку, пыталась отбросить ее, а затем резко отодвинула тарелку и спрыгнула на пол. Метнулась в коридор. Из него — в гостиную. Захлопала дверцами шкафов. Где эти несчастные альбомы с фотографиями?! Ведь только вчера…

— Ты что делаешь?

Мама показалась на пороге комнаты. Уже не радостная, а настороженная. Скрестила руки на груди, привалилась плечом к косяку и вперилась в меня профессиональным родительским взглядом я-просто-буду-смотреть-на-тебя-так-пока-ты-не-прекратишь.

— Где Лискины фотографии?

Я сбивчиво перелистывала альбомные страницы: начальная школа, выпускной в девятом классе, давний отпуск на море. Не то! Не то!..

— Чьи? — Она нахмурилась, но тут же, видимо, вспомнила, что излишние эмоции вызывают ранние морщины, и вновь стала невозмутимой.

— Мам, не смей! Где фотки моей сестры?

— Сестры?..

Теперь мама смотрела на меня точно на умалишенную. А я почувствовала, как пол буквально уходит из-под ног.

— Мам, — едва слышно. — Ты меня разыгрываешь, да?

— С чего мне тебя разыгрывать? Вообще твое поведение сейчас почти за гранью. Что ты опять удумала?

— Щас! Щас я покажу!

Мама посторонилась, когда я пролетела мимо нее, толкнула дверь и ворвалась в Василискину комнату.

Диван стоял заправленный пледом, шторы оказались задернуты, полки заполнены книгами, письменный стол в углу комнаты — аккуратен и пуст. Ни рисунков, ни игрушек, ни детских вещей, ни злополучных рамок с фотографиями.

«Нет-нет-нет!..»

В спальне не сохранилось ни одной детали, напоминавшей, что здесь когда-то жил другой ребенок. Только по углам и на ковре можно было разглядеть слои хорошо знакомой мне сероватой пыли. Я в ужасе и непонимании застыла на пороге.

— Это что, шутка первоапрельская? — спросила я в пространство и рывком обернулась. — Ну скажи честно!.. Мам?! Так же нельзя!

Мама нахмурилась, будто припоминая что-то важное. Подошла ко мне и неожиданно тронула ладонью лоб:

— Ты случайно не заболела? Просто сама не своя…

— Издеваешься! — Я оттолкнула ее руку и сама отскочила. — Почему ты ведешь себя как ненормальная? Твой ребенок пропал!

— Не смей. Так. Разговаривать, — отчеканила она очень ровным голосом, однако на щеках уже выступила гневная краснота. — Марго.

— Что?! — выкрикнула я и замерла, пригвожденная к полу.

Мама никогда не называла меня Марго. Она вообще делала вид, будто такого сокращения моего имени не существует.

Это говорила не мама…

Точнее, в ней говорили воспоминания. Ложные воспоминания.

«Надеюсь, твое имя не придется сокращать по первой части?»

Едва заходил спор, она каждый раз обращалась к Василиске с одним и тем же вопросом.

А теперь Василиски не было. Воспоминаний о ней в маминой голове не осталось. Или не в голове, а… в Душе?

Перед глазами возникла картина с веретеном Лиды и красной нитью, тянущейся из маминой груди. Из сердца… В голове наперебой зазвучали вопросы, которые девушка задавала о Василиске.

Я бросилась в прихожую, сунула ноги в кроссовки и принялась торопливо завязывать шнурки. Мама вышла следом — уже малость остывшая, нервная краска почти ушла с лица. И смотрела она спокойно, немного с затаенной жалостью. Так бывает после брошенной сгоряча обидной фразы.