Книга О детях Кощеевых, страница 183 – Алёна Селютина

Еще совсем недавно Евдокия жила в отцовских палатах, и ее комнаты в женской половине дома были просторны, убранство – богато, а челядь – послушна и исполнительна. Но ничего там не принадлежало ей, а она сама полностью принадлежала отцу. Здесь же за ней никто не следил, и, кажется, выйди она из избы и пойди куда глаза глядят, никто бы ее не остановил. Евдокия даже попыталась один раз, но стоило потерять из виду дом, как ноги сами понесли ее обратно. Она не могла просто уйти. Как сторожевой пес у них во дворе, что всю жизнь провел на цепи и не смог отойти от своей будки, когда стал слишком стар и цепь сняли. Она видела его из окна своей опочивальни.

Евдокия прислонилась к двери и долго прислушивалась к тому, что происходит в доме. И почувствовала, когда царевич ушел далеко. Его сила была велика и подавляла. Княжна слышала ее, словно та была роем пчел, жужжащих вокруг него. Никогда прежде Евдокия не встречала столь могущественного мага. Это пугало.

Но еще сильнее пугало то, что никогда раньше Евдокия не встречала такого, как она, того, кто способен был заглянуть в чужие мысли, причем хорошо обученного. Царевич был умелее. Стало бы страшной глупостью даже попытаться прочесть его. Весь план ее отца пошел насмарку, и приходилось на ходу выдумывать свой. А это Евдокия умела плохо. Отец предпочитал, чтобы она выполняла его приказы, а не думала сама. Однако вряд ли это можно было использовать как оправдание, а неисполнение приказа обойдется ей слишком дорого, и ошибиться нельзя. Но кажется, ее молитвы оказались не напрасны, и боги послали ей спасение. Эту глупую, по уши влюбленную девку. Юлию. Ей же хуже. Должна была понимать, где царевич и где она…

Снаружи заскрипел снег. Скоро вернется волк, что живет в этом доме. Отец презирал оборотней, считал их не более чем дворовыми псами, и еще в детстве Евдокия переняла это отношение. А теперь приходилось делить с одним из них кров. Неужели царевич правда мог думать, что здесь ей будет хорошо? Нет, конечно, просто посмеялся над ней. Но это неважно, а важно то, что все оборотни чуют магию. При волке нельзя колдовать. Времени мало. Евдокия сделала шаг от двери и едва слышно вскрикнула: тело затекло, но она закусила губу и заставила себя пойти вперед, не обращая внимания на боль. И потом: разве ж это настоящая боль?

У стены стояли сундуки, отправленные с нею в качестве приданого и доставленные в этот дом царевичем. В и без того тесной комнатенке они смотрелись еще одной насмешкой над ней. Она бы отказалась от половины, но было нельзя, и пришлось вцепиться в них мертвой хваткой.

Евдокия открыла один из сундуков и из-под вороха сотканных и расшитых ею когда-то мужских рубах достала небольшое зеркальце без оправы, с острыми краями. Сердце забилось вдвое быстрее, и на мгновение она услышала свист кнута. Зажмурилась. Шрам на спине отозвался застарелой болью. Всего один раз она осмелилась пойти против воли отца, попыталась не дать в обиду того, кто был ей дорог, и князь ясно дал понять, чем грозит непослушание. Так Евдокия узнала, что боли она боится сильнее, чем предательства.

Что отца она боится сильнее, чем чего бы то ни было в этой жизни.

Княжна сжала зеркало в ладони, края впились в кожу. Пусть…

– Евдокия…

Потеплевшее зеркало не отразило лица князя, и она была благодарна за это.