Книга Дочь врага Российской империи. Салага, страница 40 – Василиса Мельницкая

— Дедушка, я Шереметев?

Дед медленно, но уверенно кивнул.

— И я могу…

— Матвей, знак рода просто так не появляется! — рявкнул дед, не выдержав. — Если я сказал, что ты Шереметев, ты — Шереметев! Я держу слово!

— Спасибо, — сказал Матвей. — Я в Москву еду, на несколько дней. С Ярой.

— С Яромилой? — уточнил дед, нахмурившись. — Той самой?

— С ней. Она могилы опекунов хочет навестить. Попросила составить компанию.

— Вы вдвоем едете? В каких вы отношениях?

Дед определенно занервничал. Интересно, это он об обстоятельстве непреодолимой силы вспомнил? Матвей так и не разгадал эту загадку.

— Савелий Бестужев тоже едет. Яра — мой друг, ничего более. Это ее решение, и я его уважаю. — Он помолчал и добавил: — У них с Савой… взаимные чувства. Как мужчина, я ей неинтересен, если тебя это беспокоит.

Дед наверняка знал о готовящейся помолвке Савы с внучатой племянницей императора, но лишь кивнул в ответ.

— Вы уже решили, где остановитесь? Можете воспользоваться моей квартирой.

— Там прислуга, — поморщился Матвей.

— Скажу, чтобы не появлялись, пока вы там. Я дам ключи.

— Дедушка, имя моего отца ты не назовешь?

— Нет, Матвей. Прости. Не могу.

Он и не надеялся. Но надо было как-то начать.

— Я хочу знать, почему ты принял меня в род. Я даже не бастард.

— Имеешь право, — согласился дед. — Я честь рода спасал. Честь сына. Скандал — пятно на репутации. По Пашке сильно ударило бы. Он ученый, у него карьера. Твой отец и его семья тоже…

— Отец не виноват? — спросил Матвей резче, чем хотелось бы.

— Ты видел свою мать. — Дед устало потер висок. — Она просила денег?

Матвей кивнул.

— Прости, что приходится об этом говорить, но деньги — ее единственная любовь. Тогда она хотела того же. Я не могу ни винить твоего отца, ни оправдывать, потому что не знаю всех обстоятельств. Но привлекательная женщина может добиться желаемого при должном усердии.

— То есть, с твоей стороны это холодный расчет, — уточнил Матвей.

— Да, поначалу.

— И что изменилось потом? Ведь изменилось, я прав?

— Да, Матвеюшка. Потом ты явился в Таврический дворец в драных штанах и тапочках. И заявил, что ты — Шереметев.

— Я не понимаю, — осторожно заметил Матвей, так как дед замолчал.

— Ты искал моей защиты, — пояснил он. — Ты носил знак рода, но о тебе никто не заботился должным образом. Я взял ответственность, но не исполнял свои обязанности. Такого стыда я не испытывал… да со времен молодости, пожалуй. Не за тебя, за себя.

Матвей молчал, но лишь потому, что давно привык держать эмоции под контролем. Как же он ошибался! А если бы не мать… так и не узнал бы правды?

— Я воспитывал тебя, как Шереметева, — сказал дед. — Но я не вечен, а правда известна не только мне. Кое-что я смогу оставить тебе в наследство…

— Дедушка! — воскликнул Матвей, протестуя.

— Не перебивай. Я хотел, чтобы ты стал самостоятельным и не зависел от рода. В общем-то, это получилось. И повторю! Я ни о чем не жалею.

Матвей мог лишь повторить слова благодарности. Деда хотелось обнять, но тот не признавал таких нежностей.

— Ключи взять не забудь, — напомнил он, уходя.

— А он обо мне знает?

Матвей не хотел задавать этот вопрос, но в следующий раз дед может заявить, что не хочет говорить на эту тему.

— Не ищи отца, Матвеюшка, его давно нет в живых, — вздохнул дед.

Что-то в его словах неприятно кольнуло, будто мелкий камушек, невесть каким образом попавший в ботинок.