Книга Нарисую себе счастье, страница 8 – Марианна Красовская

От громогласного рыка я снова подскочила и снова едва не перевернула поднос с чаем. На всякий случай отодвинулась на другой край дивана и с опаской покосилась на странного человека. Чего он так орет-то?

— Ты звал, Казимир? — раздался откуда-то прелестный голосок госпожи Долоховой.

— У тебя бумага и краски есть? Неси сюда, да побыстрее.

— Какие краски? Акварель, что ли?

— Да любые, — и кинул уже мне: — Вот и поглядим, как ты рисовать умеешь.

Я выдохнула облегченно.

— А что рисовать?

— Да что угодно. Только недолго.

Красавица Ольга принесла альбом, краски и о чудо — графитовые карандаши, причем деревянные, отменного качества. Мне такие покупали только для учебы. Для забав имелись самые простые, угольные или из жженой кости. Я уверенно положила альбом на колени, огляделась и приступила к экзамену.

Мудрая мысль нарисовать натюрморт пришла мне в голову слишком поздно. Я хотела поразить Долохова и изобразить его лицо… или сестру? Сестра всяко милее, к тому же он сможет сравнить портрет с оригиналом. Но не слишком ли нагло? Мало ли, что он подумает. Мальчишка-подросток рисует девушку… Лучше уж доктор. Это безопаснее и даже проще. У доктора очень характерный профиль. К тому же на фоне окна и голубых бархатных портьер он смотрится весьма живописно.

— Оля, налей мне чая, — попросил тем временем Казимир. — Да в приличную чашку, а не в это безобразие. И с сахаром. Марк, будешь?

— Чуть позже, пожалуй.

Казимир пожал плечами и с противным скрежетом подвинул к себе круглый блестящий столик.

Спустя четверть часа, когда Долохов уже прикончил две огромные чашки с ароматным чаем (без закуски, кстати) и явно заскучал, я протянула ему набросок.

— Простите, я понимаю, что это не совсем то, что нужно, — волнуясь, начала было, но продолжить мне не дали.

Громкий свист и вскинутые брови явно доказывали, что мой талант оценили по достоинству.

— А ведь и вправду художник! — восхитился Казимир Федотович. — Оля, а ну погляди!

Красавица в желтом заглянула брату через плечо, бросила лукавый взгляд на еще ничего не понявшего Пиляева и улыбнулась:

— Удивительно. Казалось бы, простые линии, один цвет. А как точно переданы черты! И складки на портьере, и даже солнечный луч! Я никогда так не смогла бы, хоть сколько учись! Маруш, а мой портрет нарисуешь? Ну ее, эту фабрику! Я тебя нанимаю!

— А ну, руки прочь от мальца, — беззлобно фыркнул Долохов. — Мне нужнее. Тем более, как я понял, он еще и грамотный. Верно?

— Да, — твердо ответила я, стараясь не рассияться от похвал. — Читать и писать умею. Считать тоже, особенно деньги.

— Замечательно. На работу я тебя беру, завтра поутру, часам к восьми, приходи к воротам фабрики.

Многозначительное покашливание от окна заставило Долохова посмурнеть и поморщиться.

— Ладно. Завтра не нужно. И послезавтра тоже. Доктор прописал мне отдых и умеренные прогулки. Вот что… приходи через два дня. Хотя…

— Хочу портрет! — капризно протянула Ольга, хищно глядя на меня.

Будь я парнем, наверное, испугалась бы. Но сейчас только усмехнулась.

— Тебе ведь деньги нужны, верно? Выдам аванс. Далеко там до фабрики твоя Поганка?

— Прилеска. Два часа через лес если спокойным шагом. Если бежать — то быстрее будет.

— Волки в лесу водятся?

— Летом — не слышал.

— Ясно. Марк… довези мальца до дома? Я тебе заплачу. И посмотри, что там с его матушкой. Маруш, каждый день тебе бегать тяжело будет. Все работники у меня прямо на фабрике живут шесть дней, а на седьмой — к семье ходят. Там их и накормят, и в бане помоют. Найдется и для тебя угол.