Книга Нарисую себе счастье, страница 99 – Марианна Красовская

— Мари, вы прекрасны! — воскликнул он. — Не женщина — богиня!

Я разгладила мягкие складки юбки и робко улыбнулась.

— Казимир всегда разбирался в женщинах, — как-то двусмысленно заметила Люсьена. Не то меня похвалила, не то себя.

— Да. Жаль, что ему недолго осталось. Казимир сильно болен, Люси. Доктора дают ему полгода, не больше. Боюсь, это его последняя выставка.

Женщина некрасиво приоткрыла рот, а я разозлилась. Да кто дал ему право! Он бы еще на площадь вышел или в газету на первую страницу поместил: Долохов умирает, всем прощаться!

— Господин Гальянов, нам уже пора, — холодно напомнила я. — И знаете, нужно в аптеку заехать. Доктор Пиляев считает, что не так уж все и печально. Отвары, кажется, помогают.

— Мари, вы молоды и наивны. Выбросьте из головы ложные надежды.

— О чем это вы?

— Если бы был способ спасти Казимира, он бы непременно им воспользовался. Если уж Мир объявил друзьям о болезни, значит, шансов нет.

Я скрипнула зубами. Конечно, нет! Особенно, если подбрасывать “обратные” артефакты!

— Не мучайте себя. Казимир с вами счастлив, это лучшее, что вы можете сделать.

— Этого недостаточно, — холодно ответила я.

— Зря. Он уйдет, а вы останетесь. И потом похороните себя вместе с ним, верно? Но вряд ли он хотел бы этого. Не влюбляйтесь в него, не нужно. Никому это счастья не принесет.

— Вас забыла спросить, — процедила сквозь зубы я.

— Я не желаю зла ни Миру, ни вам, — упрямо продолжал Гальянов. — Сколько вам, девятнадцать? Самое начало жизни. Мир — дурак и эгоист. Зачем только женился?

Я замолчала угрюмо. Перед ним — оправдываться? Не хочу и не буду. Не его дело — лезть в нашу семью. Сам вон не женат еще, что он может знать о любви?

— Злитесь на меня? Напрасно. Вы так юны и прекраснодушны. Потом поймете. Если сможете Казимира отпустить. Куда вам нужно было, в аптеку?

— Да. В аптеку, — неохотно ответила я. — Не боитесь, что я расскажу Миру о нашем разговоре?

— Нет. Рассказывайте. Я то же самое скажу ему в лицо. Он вас погубит. Уже погубил! И эта выставка… зачем вы поехали? Теперь вы как на ладони.

Я прикусила губу. Слова Гальянова мне были непонятны и обидны. Поехала, потому что захотела! Я сроду нигде не была, кроме Большеграда да Подлески, почему бы мне не поглядеть Север? Когда еще получится выбраться?

И вообще, зачем он мне все это говорит? Уж не жалеет ли, что Казимиру теперь есть кому оставить заводы? Может, Гальянов и сам на них глаз положил, а для того подкинул “другу” артефакт?

— Говорят, вы были влюблены в Ольгу? — спросила я, рассчитывая, что он закончит разговор. Тема-то неудобная, даже неприличная

— Мне она и сейчас нравится, — совершенно спокойно ответил Демид. — Очень красивая девушка, да еще и с характером. Но вы ничуть не хуже, Мари. Даже лучше.

— Это чем же?

— Вы богаче, — и рассмеялся, гад этакий, — и учтите, это вижу не я один. Будьте осторожнее, госпожа Долохова. Вам на выставке проходу не дадут.

Я только отмахнулась, решив, что он завидует, но неожиданно предсказание Гальянова сбылось. Уже на ужине к нам стали подходить знакомцы Казимира, и все они разглядывали меня весьма внимательно. И восхищались — волосами, смелой стрижкой, изяществом фигуры. А уж когда Мир объявил, что я его лучшая художница, поток лести едва не сшиб меня с ног. За один только вечер я получила несколько приглашений на именины, на музыкальный вечер, в театр, на танцевальный раут, на “костер”... Последнее меня озадачило. Оказалось, есть на Севере такое развлечение: мужчины и женщины собираются где-то в парке или лесу, разжигают костер и жарят там мясо. Пью чай, сваренный так же, на костре, ну, и не только чай. Играют в какие-то зимние игры, иногда катаются с горки на санях.