Книга Надежда варвара, страница 31 – Руби Диксон

— Я тоже люблю. Неужели ты думаешь, что боль от горя принадлежит только тебе?

Ее трясущиеся руки прижимаются ко рту.

— Я так напугана, Химало.

Я знаю, что это так. Я точно знаю, о чем она думает. Она не боится быть связанной со мной — она боится, что все снова пойдет наперекосяк. О том, что та робкая, хрупкая связь, которая была между нами, снова разрушится из-за бесконечного горя. О потере. Принести что-то такое маленькое, такое хрупкое и такое любимое в этот мир только для того, чтобы это забрали у тебя так же быстро, как оно появилось. Ей не нужно ничего этого говорить. Я знаю. О, я знаю.

Я хочу этот комплект.

Я хочу свою пару, и я хочу свой комплект. Я хочу такого же счастья, как у других членов племени. Я думаю, как только в голове у Айши прояснится, она поймет, что это замечательная идея. Что мы не можем жить в страхе или горе, но должны продолжать жить и любить. Она поймет, что Шамало хотела бы иметь сестру или брата. Она бы хотела, чтобы ее родители были счастливы.

— Это хорошо, — говорю я ей и протягиваю руку, чтобы снова прикоснуться к ней.

Она отталкивается от меня, на ее лице появляется паническое выражение, и я понимаю, что все делаю неправильно.

Айше нужно время. Я медленно осознаю, даже когда мое тело пульсирует и ноет от потребности в ней, что я должен дать ей время. Чем больше я давлю на нее и подталкиваю к чему-то, тем больше ей хочется убежать. Она не любит, когда ее к чему-то принуждают — одна из причин, почему наш резонанс был таким плохим. Ей нравится, когда все решает она сама. Она упрямая, моя пара. Упрямая и великолепная.

Она смирится с нашим резонансом, но она должна прийти к этому в свое время.

Мое присутствие рядом с ней будет воспринято как давление на нее. Не на племя, которое считает, что мы должны быть вместе, а на Айшу, которая возмущена тем, что не выбирала меня. Я подозреваю, что она всегда чувствовала себя немного загнанной в ловушку со мной, как со своей парой. Я не охотник, и я не самый красивый и не самый умный в племени. Я спокоен, когда она жаждет возбуждения.

Однако я также терпелив. Я знаю, как работает мозг Айши. Чем больше я заставляю ее принять это, тем упорнее она будет бороться. Вот почему я не мог помочь ей, когда она горевала. Вот почему мне пришлось оставить наше спаривание.

Она не хочет, чтобы я был рядом с ней. Пока она не придет ко мне и не скажет, что хочет, чтобы я был в ее мехах, я должен дать ей пространство. Эта мысль причиняет мне боль, и я ненавижу, что это должно быть так. Почему я не могу взять свою вторую половинку на руки и обнять ее? Потереться носами и переплести мой хвост с ее? Почему все между нами должно быть борьбой?

Это меня утомляет.

Поэтому я беру ее дрожащую руку в свою и сжимаю ее.

— Айша, — говорю я низким и спокойным голосом. Я должен вести себя так, как будто на меня это не действует, как будто ее присутствие не сводит меня с ума от желания. — Ничего не нужно делать сразу. Я уйду и дам тебе время все обдумать.

— О чем тут думать? — спрашивает она, и в ее голосе слышатся горькие нотки. — Это уже решено. Я должна стать матерью, даже если мое тело не сможет вместить комплект, а моя пара возненавидит меня.

— Я не ненавижу тебя. — Ненависть — слишком сильное чувство, я не испытываю это к ней. Но я знаю, что пытаться удержать Айшу — все равно что пытаться удержать пригоршню снега: чем крепче я сжимаю, тем больше ее просачивается между моими пальцами и исчезает. — Отдохни, — говорю я ей. — Расслабься. Мы поговорим утром.