Книга Где распускается алоцвет, страница 24 – Софья Ролдугина

– Зарян… в общем, он сегодня утром забрал мальчишек и уехал к маме, – глухо произнесла Даринка, закрыв руками лицо и сгорбившись. – И правильно сделал. Зимка пришёл утром меня будить, а я… ударила его, в общем.

Зимка – это был сын, может, тот, что вчера ходил с ними, младший. А может, и старший, Алька не знала, и сейчас из-за этого ей было стыдно. А вот Заряна помнила ещё по школе. Он учился на класс старше – мелкий, белобрысый, вертлявый. Даринку, заводилу и хохотушку, обожал, даже некоторое время таскался за ней хвостом, даже ночью на кладбище – смотреть на гробовые огоньки. Васька его, правда, не любила и шугала – сурово, как только могла…

Алька, если честно, тогда была больше увлечена самой собой, чем какими-то мальчишками, пусть даже и старшими.

А потом переехала в столицу.

– И что Зарян сказал? – мягко спросила она.

– Что мне надо в больницу лечь, может, в центр поехать, у него там тётка работает, может устроить, – так же сдавленно ответила Дарина. – Но я ходила к врачам, тут врач не поможет… У меня сильное снотворное, очень, но я не сплю. Точнее, сплю, но становится только хуже.

На этих словах в голове точно вспыхнуло что-то; Алька вспомнила.

– Та-ак. А отсюда поподробнее.

Дарина закусила губу, наклоняя голову ещё сильнее; кудряхи, спутанные, как войлок, свесились вперёд, закрывая ей лицо.

– Ты… ты помнишь, когда нам было лет по девять, на меня напала какая-то сонная дурь? Я с криками просыпалась, весь дом будила?

– Угу. Такое фиг забудешь.

На самом деле Алька помнила это урывками. Тогда, в девять лет… да и позже, пожалуй, до старших классов, она не то что не чуралась колдовства, но даже и чай помешивала, бормоча под нос заговоры. А уж в школе к ней с чем только не обращались! Приходилось и потерянные вещи искать, и выгонять привязчивую шишигу из пруда за стадионом, и с домовым в подполе беседовать… Дарине она тоже помогала, не раз и не два – как и другим подружкам.

…а ещё они зимой, в самую длинную ночь, три года подряд ходили гадать на женихов в старую баню, и Алька всякий раз умудрялась нагадать себе жуткую жуть.

Но Дарине-то как раз сулила любовь, долгую, чистую, до старости.

– Вот тогда было то же самое, но в этот раз… В этот раз всё хуже, – вздохнула Дарина. – Я не знаю, что делать. Только засыпаю – и наваливается как будто что-то, и сразу так тоскливо… Сначала я не запоминала ничего, только просыпалась уставшая. Думала, ну, грипп, ну, осень тяжёлая, солнца нет. Когда зима начинается и мрак, то всем грустно, даже тем, кто говорит, что зиму любит… Против природы не попрёшь, витамин D, все дела, – поёрзала она и умолкла.

– Витамины я бы на твоём месте тоже пропила, только анализы бы сдала сначала, – откликнулась Алька рассеянно. – Колдовство колдовством, но врачи, знаешь ли, люди очень полезные, особенно когда к ним идти не как к врагам… Погоди, это у тебя давно началось, получается?

– В том году, – кивнула она. – И всё хуже, хуже… Теперь я сны помню. И мне снится, знаешь, будто я просыпаюсь ночью, а у кровати стоит, например, Зарян. Стоит – и смотрит, страшно так… А потом начинает меня душить. Или Зимка с ножом. Или Май. Или мама… И, Алька, я просыпаюсь, а оно по-настоящему болит, – выдохнула Дарина – и скорчилась, точно силы её покинули.

Её трясло.