Книга Где распускается алоцвет, страница 6 – Софья Ролдугина

– Устала с дороги, немудрено, встать в пять утра-то, – сочувственно цокнула языком баб Яся. – Ступай спать.

Алька вяло кивнула и поднялась из-за стола. Уже из коридора услышала, как бабушка спрашивает:

– Так, зайцы, кто мне поможет посуду перемыть?

– Посудомоечная машинка? – донёсся усталый голос тёти Вереники.

– Так бокалы туда нельзя.

– Бокалы я могу помыть, я в школе лучше всех мыл пробирки, – радостно пробасил Велька и, судя по звуку, что-то уронил. – Ой!

– Вот те и «ой»!

– Ну, ну…

Чувствуя лёгкое головокружение, Алька прислонилась лбом к стене. Дерево было тёплым, словно живым. С запозданием накатывало понимание, как сильно она соскучилась по всему этому – по дому, по семейным разговорам за ужином… по чувству не-одиночества, со-причастности.

Столичная жизнь в квартире на Липовой улице, раньше маленькой, а теперь, после маминой смерти, огромной, походила на сон. О том, что она была реальна, напоминал теперь только ноутбук – и рабочее задание из редакции в нём.

«Но я подумаю об этом завтра», – решила она.

Ванная комната оказалась тоже точно такой же, как и раньше. Ничуть не подходящей для «избушки в лесу». С громадной чёрной ванной, больше напоминающей бассейн, стиралкой в углу, шкафом для чистого белья и окошком под самым потолком – для лучшей вентиляции летом. Сейчас оно было открыто, но затянуто сеткой, от комаров, а на стене висели в ряд пучки сухих трав – не то обереги, не то что-то для приятного запаха.

Обычно в народном ведовстве это было тесно связано.

Раздеваясь, Алька заметила, как из кармана выпал сухой лист. Машинально она подобрала его – и вздрогнула, когда порезалась. На пальце проступила кровь, полукругом, как жутковатое обручальное кольцо… Под водой порез быстро перестал кровить и, кажется, затянулся, но Алька всё равно на всякий случай заклеила его пластырем.

Наверное, слишком туго, и поэтому снилась ей всякая ерунда.

Старая детская комната и теперь осталась почти что прежней. Почти – потому что большой сундук в углу исчез, и его место занял платяной шкаф, а коротенькую кровать с балдахином бабушка заменила на большую, взрослую; чтобы она влезла, пришлось передвинуть письменный стол правее от окна и убрать стоячую вешалку от стены. Остальное всё было таким же, как и раньше. Потолок, разрисованный под ночное небо, со звёздами и фазами луны; дверной косяк с зарубками – пять лет, семь, двенадцать… Остался прежним даже письменный стол, и во втором ящике, под двойным потайным дном, наверняка всё ещё лежала записная книжка с ведовскими рецептами.

Переезжая в город, Алька не стала её забирать.

На небо вскарабкалась луна; где-то за окном шелестел лес, невидимый, древний – осины и клёны, клёны и осины. Пахло свежестью и немного дымом. Звёзды на потолке покачивались, перемигивались и дрожали, как настоящие, а постельное бельё, белое в еловую лапку, было мягким и свежим.

Алька сама не заметила, как заснула; ей приснился тот парень, парень из поезда.

Вот только во сне он был совсем другим.

Толстовка с капюшоном превратилась в красный долгополый кафтан с золотым шитьём; волосы, днём стянутые медицинской резинкой, теперь волной лежали на плечах. Он распахнул ставни, легко соскочил с подоконника – совершенно бесшумно, хотя сапоги у него были подбиты чем-то блестящим – и приблизился к Алькиной постели. Присел на край, откидывая одеяло, горячими пальцами провёл ей по шее, по щеке…