Книга Кровь песков, страница 54 – С. К. Грейсон

— Ничего важного, — я замер в форме, упёрся руками в колени. Дышал глубже. Сегодня от упражнений странно сводило дыхание.

Глаза у Идзуми блеснули, на скуле дёрнулась мышца.

— Может, стоило бы поговорить о том, как защищать нас от гнева пустыни.

Я дёрнулся. Я, как никто, помнил, ради чего всё — возможно, даже лучше Идзуми. Но в последнюю неделю магия вилась и рычала, а в памяти — дикое лицо изгнанницы — и эти двое уводили от текущих просчётов.

Идзуми жгла взглядом, не раздерганная тем, что терзало меня. Я мало перед чем пасовал, но этот взгляд прожигал. И я подумал, каково было бы стоять под двумя такими — до того, как её близнец пропал в гневе пустыни.

— Я скажу ему, — произнёс я. — О дополнительных мерах. Пока мы не пойдём на Келвадан.

Идзуми кивнула:

— Скажи, что я готова помочь как скажет. Я предала своих, чтобы он стал лордом, потому что верю — он вылечит пустыню.

Боль в её голосе отдавалась в моей груди. Она сама назвала себя предательницей, когда билась с каталцами, кто остался верен прежнему лорду. После сестры-близняшки лорд Аласдар ловко вложил ей в сердце пламя и развернул его к Келвадану — корню бед. И всё же она будто чесалась от желания быть принятой, как меня — и каждый раз злилась, когда меня звали в шатёр одного.

На языке родились слова.

У меня есть доверие лорда. Но кроме него у меня нет никого. Не завидуй.

Такие фразы Вайпер не произносит.

— Ты послужишь ему, когда пойдёшь с нами на Келвадан, — сказал я.

Она поджала губы. Не удовлетворена. Но тему отпустила.

Я сидел под звёздами у огня. С одного бока исходило чужое тепло — человек был рядом, в считанных пальцах от плеча. Стоило податься — и я бы задел её своим.

Я уткнул подбородок в скрещённые на коленях руки. Спустя миг спутница негромко напела.

Мотив был знаком — песня, что всадники орут у костров после удачных вылазок, — но слух у неё был безнадёжный. И голос — женский.

Я шумно выдохнул носом:

— Я слышал, как эту вещь тянут лучше даже те, кто осушил кувшин лаки.

— Тогда спой сам, — отозвалась она.

Мы оба не поворачивали голов.

— Для этого мне как раз и понадобится кувшин лаки, — сказал я. В песне хватало откровенных строф, которые я не стал бы повторять вне своего шатра без жидкого подкрепления. Да и к праздникам всадников я не присоединялся.

Мы на минуту замолчали — тишина была лёгкой, удобной. Потом она снова заговорила:

— Ты… тебе больно?

Сказано было с растерянностью, будто её удивляло, что она вообще может это ощутить.

От её слов моё внимание потянуло к спине — там, где всё ещё жило тёмное эхо огня, чертившего по коже линии. Но будто через тонкий шёлк — отгорожено.

— Это было нужно, — ответил я.

Слова вышли легко — мир вокруг был как в дымке, и они сами ускользнули из головы на язык.

— Зачем? — спросила она просто.

— Чтобы быть сильным. Чтобы делать, что должно.

Рядом прошуршало — длинные пальцы зачерпнули горсть песка и дали ему просыпаться меж фаланг.

— Я много терпела, — сказала она. — Не знаю, сделало ли это меня сильной. Вся эта боль — она благородна? Или просто боль?

Тут я повернулся к ней лицом — и встретил бездонные глаза изгнанницы, что жила у меня в голове с той ночи, как ушла. Кира. Её рот чуть опустился, когда она увидела меня без маски.

Я проснулся, хватая воздух, рывком садясь и хватаясь руками за лицо — нащупывая голые черты. Маска лежала рядом на земле. В шатре никого. Значит, сон.