Книга Волшебный десерт для мага. Я (не) твой сахарок!, страница 132 – Елизавета Рождественская

— Ты говорил ей, что любишь? — прошептала я. — Извинялся?

Горло саднило, а грудь сдавило от боли.

— Что? — мужчина словно вынырнул из воспоминаний. — Что ты имеешь в виду? Конечно, я говорил как она важна мне. Пытался объяснить, что её зацикленность на беременности…

— Порой достаточно сказать «Я тебя люблю», дедушка…

— Наверное, ты права, раньше я часто говорил Амадее о своей любви, но… — Филипп покачал головой. — С того дня всё изменилось, и эти слова перестали казаться естественными и правильными. Мы стали жить словно соседи, а когда наступали светлые дни и воскресала вера, что всё ещё можно вернуть, её тихая грусть напоминала о том, что между нами стоит боль. Я верил, что постепенно она оттает, продолжал делать милые подарки на праздники, не забывать о семейных традициях. Но тут подросла Аделина. Твоя мама была очаровательной девочкой. Ей прочили большое будущее при дворе. Однако она имела другие виды на свою жизнь и, до поры до времени мы считали, что это проявление характера. Если бы я знал, что милое топанье ножкой когда-то будет стоить ей жизни… Если бы только знал…

— Почему ты позволил бабушке уехать и растить меня одной? — снова прервала я деда. — Почему позволил ей проживать боль от потери единственной дочери в одиночестве?

Филипп встал и подошёл к окну. Его лицо, такое холёное в начале нашего разговора, словно осунулось за это короткое время.

— Я не вынес удара судьбы и уехал. Несколько лет мотался по границам империи, выполняя поручения императора. Не отдыхал ни минуты, и остановился только тогда, когда, казалось, перестал чувствовать. Я вернулся в наш дом, но он был пуст, а когда приехал к твоей бабушке, она наотрез отказалась возвращаться туда, где всё напоминало ей о прошлом.

— И ты не хотел познакомиться со мной?

— Сначала нет, — честно ответил мужчина, а моё сердце противно ёкнуло. — Я приехал к своей жене, которую любил. Я устал и жалел себя. Хотел, чтобы мы воссоединились и стали утешением друг другу, но увидел перед собой статую. Холодную, неприступную. А потом в гостиную, где мы сидели, вбежала босая ты. Совсем крошечная, неуклюжая, но уже неугомонная. Нянюшка, что влетела за тобой, ужасно извинялась, но твоя бабушка мгновенно расцвела. Она взяла тебя на руки и словно забыла о моём существовании, а я снова вспомнил боль прошлого и… — он замолчал, пытаясь совладать с эмоциями. — Я уехал, но исправно высылал деньги на твоё обучение. Изредка мы с женой вели сугубо деловую переписку, и мне стало казаться, что в нашей ситуации так правильней всего. А потом её не стало…

— Ты не был на похоронах… — зачем-то констатировала я.

— Меня не было в стране, когда это случилось. Письмо дошло намного позже. Я тут же отправился в поместье, но тебя уже не застал.

— Да… я уехала почти сразу, как уладила все дела, — задумчиво пожала плечами. — Тётя не говорила о твоём приезде.

— Твоя тётка всегда меня терпеть не могла, — объяснил дед. — Но мне не в чем её винить, это было взаимное чувство.

— Она такая… мало с кем уживается. — усмехнулась.

— Я следил за твоей судьбой, Вероника. Узнал, что ты открыла своё дело, и верил, что когда-нибудь наберусь смелости познакомиться с тобой лично. Но пришёл, когда понял, что могу потерять последнюю ценную ниточку, связывавшую меня с женой… Прости, девочка. По прошествии стольких лет я наконец могу признаться себе, что просто трус…