Книга Противостояние эльфов, страница 236 – Мира Ризман

Рош не стал задерживаться на улице и поспешил к дому. Он уже собрался стучать, как на пороге слегка прихрамывая появился Р’хас Рехарт.

— Рош? — удивлённо спросил старик, и у Ренисы сжались сердца при виде него. Он совсем ослабел, а его черты всё больше теряли человечность, нос стал как будто меньше, подбородок сузился, а в глазах виднелись только узкие полоски зрачков. Быть может несколько месяцев, или даже дней отделяли его от последнего возвышения. Того неминуемого часа, когда Р’хас Рехарт окончательно изменит свой облик и покинет родные места, чтобы прожить глубокую старость мудрой змеёй в Зачарованном лесу.

— Прости, что без предупреждения, — поклонился Рош. — Понимаю, что прибыл не в подходящее время, но не мог поступить иначе…

— О нет, — отмахнулся старик, и на его тонких губах зазмеилась тёплая улыбка. — Ты прибыл как раз вовремя, и не один. Здравствуй, Риса!

Он обратил свой змеиный взгляд на неё, и Рениса едва не кинулась старику на шею. И лишь присутствие отца и не желание посвящать его в тайну удержало её. Ни к чему было Рошу знать, что его наказание стало для Ренисы глотком счастья.

— Здравствуйте, Р’хас Рехарт, — официально произнесла она, хотя глаза увлажнились, а сердца оглушающе забились в груди.

Ренисе было трудно совладать с собой, ведь перед ней стоял тот, кто открыл ей удивительный мир красок и кистей. Именно в небольшой мастерской дядюшки Ре (так он просил его называть) она впервые начала рисовать, и ещё никогда прежде никакое увлечение не занимало её так, что матери приходилось буквально вырывать кисти из рук. Воспоминания нахлынули, словно бушующие волны, утаскивая за собой. И пока отец, хмурясь и извиняясь, что-то объяснял Р’хас Рехарту, Рениса барахталась в своей памяти. Перед ней вновь предстали дни, когда она безвылазно торчала подле дядюшки Ре, жадно наблюдая за тем, как тот рисует. Как несмело взяла у него клочок бумаги и попыталась повторить одну из картин. Ей тогда казалось, что получилось совершенно ужасно, то же говорила и Сарояна, но Р’хас Рехарт похвалил, заявив, что в том наброске прячется настоящий талант, но его надо развивать. И Рениса весьма охотно принялась упражняться, пропадая с утра до ночи в мастерской и раз за разом слыша недовольство матери. Та, несмотря на заверения дядюшки Ре, считала все эскизы и наброски бестолковой мазнёй. Ренису ранили её слова, но тогда она ещё считала, что пока просто недоучилась и, поддерживаемая Р’хас Рехартом, продолжала рисовать. Однако стоило им вернуться домой, быстро стало понятно, что без дядюшки Ре, ей против матери не выстоять. Сарояна приложила все усилия, чтобы Рениса не только забросила рисование, но и избавилась от красок. Лишь несколько баночек, да пара кистей до сих пор хранились завёрнутыми в старое платье на дне сундука, как напоминание о чём-то удивительном и волшебном.

Ещё были, конечно, сокровенные воспоминания, но многие от времени совсем истёрлись и укрылись в чертогах памяти, но лишь одно, самое яркое, никогда не блекло.

Событие, заложившее его, случились незадолго до отъезда из северного имения почти пять лет назад. В тот памятный вечер Рениса только-только показала Р’хас Рехарту очередной свой набросок, как всегда получив несколько интересных советов. Они вновь разговорились, и дядюшка Ре предложил ей перестать просто копировать, а начать создавать что-то своё, ни на что не похожее.