Книга Грэхард, страница 2 – Мария Берестова

Он запрещал себе чувствовать это безжалостное в своей окончательности отчаяние, он душил его в себе. Он не видел его в упор, не осознавал, не позволял себе замечать его.

Он весь был полон этим отчаянием, переполнен им, оно рвалось уже далеко за все границы и пределы, — но он его не замечал.

Пока это отчаяние не взлетело его кулаком — в лицо друга.

Друга, который…

…вторым владеющим Грэхардом чувством была обида.

Обида на Дерека, который знал — знал, знал, знал! — как ему дорога Эсна. Который знал, что это не просто прихоть, не каприз властного тирана. Который знал, как он глубоко, искренне, всей душою нуждается в Эсне.

Он никогда ничего не хотел для себя. Он жил для страны и отдал ей всё своё служение, без остатка.

Эсна была его единственным наваждением, его единственным желанием, его единственной слабостью.

Как мог Дерек — который знал, знал, знал! — как мог он… как мог он стать для Эсны тем, кем хотел для неё стать он, Грэхард!

Отчаяние и обида, переплетаясь внутри его души, рвались наружу, требовали выхода, требовали продолжать разрушать — им было мало одного удара! Они хотели крушить всё вокруг, убивать всех, кто встанет на пути, неистово пробиваться наружу ударами и боем, выплёскивая в них свою силу.

Но Грэхард не стал ни крушить кабинет, ни молотить кулаками по стенам. Тяжело дыша затхлым воздухом своего кабинета, он стоял, прикрыв глаза, и ожидал, когда неистовый поток мучительных чувств схлынет, наконец, и освободит его от своей власти.

Он дышал прерывисто, трудно, пытаясь сосредоточиться на бешено стучащем сердце и призвать его к порядку — но сердце, переполненное горечью, обидой и страхом, не желало его слушать.

Сердце варилось в кипятке своей боли; и эта боль требовала и требовала выхода наружу — а Грэхард раз за разом упрямо душил её и запрещал ей наружу выходить.

С четверть часа продолжалась эта упрямая борьба.

Наконец, овладев собой, Грэхард поплотнее запахнул шторы на окнах, грузно сел за рабочий стол и придвинул к себе бумаги.

Дела государства никто не отменял.

***

Вечером Дерек не зашёл, и Грэхард даже испытал на этот счёт некоторое облегчение.

Он совершенно не знал, что теперь делать и как теперь себя вести. Больше всего ему хотелось просто сделать вид, что ничего не было. Просто притвориться, что этот эпизод ему примерещился. Отменить его, вычеркнуть из реальности.

Но Дерек, видимо, обиделся — и Грэхард, тяжело вздыхая, признавал, что друг имел на это полное право. Поэтому, очевидно, нельзя было просто сделать вид, что ничего не было: нужно было извиниться.

Извиняться Грэхард не любил и не умел. В конце концов, с учётом его статуса он и не должен был этого делать. Он повелитель Ньона, а значит, всегда по умолчанию прав.

Ему не хотелось теперь видеть Дерека; потому что нужно было определить, тогда, что ему сказать, как теперь себя вести. Думать об этом было неприятно, и, появись вдруг сейчас Дерек перед ним, Грэхард оказался бы в затруднительном положении человека, который не знает, что сказать, но чувствует, что что-то сказать нужно.

Однако, хвала Небесному, Дерек не зашёл — должно быть, тоже не знал, что теперь сказать! — и Грэхард мог лечь спать спокойно.

Однако едкое, заполняющее сердце чувство упорно не давало ему заснуть. Он ворочался и ворочался в постели под тяжёлым пыльным балдахином, придумывая всё новые причины, чего ж ему так не спится — не то душно, не то жёстко, не то мозоль от рукояти меча ноет, не то шуршит что-то за окнами, — не желая признавать даже перед самим собой, что это стыд.