Книга Не названа цена, страница 179 – Мария Берестова

Однако сказанные Айринией слова всё не шли из его мыслей. Невольно они дали ответ на его застарелый болезненный вопрос — почему Рийар ведёт себя таким идиотским образом.

Всю жизнь Леон задавался этим вопросом — и не мог найти ответа. Всю жизнь раздражался от идиотского поведения брата и пытался призвать его к порядку. Всю жизнь не понимал, почему Рийар не может просто вести себя нормально.

Просто вести себя нормально — так, как ведёт себя сам Леон.

Он придумывал множество объяснений: просто хочет побесить, просто издевается, просто хочет быть в центре внимания, просто обожает чужое восхищение. В общем, всё это сводилось к тому, что Рийар — обыкновенный выпендрёжник, и просто дня прожить не может без того, чтобы не привлечь к себе внимание очередной эпатажной выходкой.

«Привлечь к себе внимание», — похолодев, осознал Леон.

Привлечь к себе внимание.

Не потому, что он им упивается, а потому, что просто хотел, чтобы его, наконец, хоть кто-то услышал.

Рийар просто хотел быть услышанным — но его никогда, никогда не слышали.

И всё, всё его поведение, до последнего выпендёржного жеста, до последней язвительной улыбки, — оно же буквально кричало об этом!

Но Леон не желал его слышать — и только затыкал его своими замечаниями, своими попытками сделать его «нормальным», своим желанием призвать его к порядку, — а теперь уже стало поздно.

Теперь Рийара никто уже не услышит.

Он заперт; пока только в изоляторе; чуть позже отправится в колонию. И сам Леон — сам Леон! — неоднократно ведь мечтал, чтобы братец уже заткнулся, уже угомонился со своими выходками, а может, и свалил бы куда подальше из его жизни, и больше не досаждал ему.

Прекрасно! Его желание исполнено.

Рийар уже больше никогда не сможет ему досаждать.

…почему же это совсем не радует, а, напротив, причиняет боль?

Леон не знал, что делать теперь с открывшейся в его груди бездной.

Леону нужно было теперь как-то привести в порядок свои мысли и чувства, пребывающие в смятении. Он не хотел, впрочем, возвращаться в свой кабинет — там была Илия, и она сразу поняла бы, что с ним что-то не так. Он не говорил ей, что хочет пойти к Рийару, и тем более не собирался говорить, что не довёл своё намерение до конца.

В управлении вообще было слишком много людей, которые поняли бы, что с ним что-то не так, — а дома это о нём сразу поняла бы мать. Идти куда-то в кабак или прятаться под деревом за городом казалось пошло и нелепо; но Леону нужно было уединение — уединение, не разбавляемое чужими тревожными взглядами и взволнованными вопросами!

Он проходил как раз мимо боевого корпуса — и ему пришла в голову мысль, что время послеобеденное, и едва ли кто-то сейчас тренируется. Он свернул туда и заглянул в зал: как он и ожидал, тот был теперь пуст.

Леон снял пиджак и подошёл к стойке, на которой хранились тренировочные клинки. Там ярко и несомненно выделялся понтовый федершверт Рийара, на фоне почти одинаковых мечей приковывающий к себе внимание и словно приглашающий взять его в руку.

Леон прошёлся взглядом по изящной гравировке; клинок был крайне хорош. Однако взять он его не решился, подумав, что это, пожалуй, будет неуважением к памяти Рийара…

Он замер, потрясённый, поймав себя на том, что только что подумал о брате так, как обычно думают о мёртвых.