Онлайн книга «Половина пути»
|
❖❖❖ К неприятным темам Брент вернулся, когда за стенками фургона начал собираться сумрак, а Ольша освоилась с клабором и стала-таки осмысленно торговаться за козыри. Ей даже удалось выиграть два кона подряд, и этот самый момент Брент выбрал, чтобы спросить: — Ты поэтому хрипишь? — Поэтому? — Из-за депрентила. Она пожала плечами, рассеянно куснула губу. Говорить она предпочитала насколько возможно кратко, а лучше и вовсе отмалчиваться. Голос слушался плохо, и Ольша действительно то сипела, то хрипела, а иногда и вовсе между словами появлялся странный глухой присвист. Когда это началось, она не помнила. Кажется, уже в плену, — но когда конкретно? Ольша провела на выработке десять месяцев, и они слились для неё в одну неясную картинку, дрожащую и неверную, как воздух в полуденный зной. Сон смешивался с явью, боль с тёплым онемением в замерзающих пальцах, страх с фантастичным ожиданием чего-то прекрасного, а реальное — с выдуманным. Собственная память казалась Ольше перетёртым супом. Она неясно булькала, подкидывая жалящие кипятком образы, но всякая попытка выловить из неё что-то конкретное оборачивалась пустотой. А иногда круги на поверхности супа складывались в узоры, за которыми не стояло никакой правды. Ольша помнила, как там, на выработке, она разрезала длинный цилиндр минерала на одинаковые пластинки-таблетки. Вдох — выдох теплом, белое пламя в руках, тонкое режущее лезвие. Нужно нажать как следует, чтобы «игла» вошла в камень, но не передержать, чтобы не повредить поверхность. Чёткое, аккуратное движение. Кто не может удерживать «иглу» достаточно долго, отправляется вниз, в прорубленные в породе ходы, и умирает там очень быстро. Но в Ольше достаточно силы, чтобы пожить ещё чуть-чуть. Она работает, Лек сидит напротив, и они болтают обо всём подряд: о том, что старший Дош похож на жабу, о том, что вчерашняя овсянка была лучше любого клейстера, о том, как парни в учебке пугали девчонок «привидением». Лек знает тысячу похабных анекдотов, и Ольша краснеет и смеётся, и это греет лучше, чем сила. Воспоминание очень чёткое, яркое. И, конечно, лживое. Потому что Лек был не огневик, а водник, и умер за несколько месяцев до этого. — Я слышал, что дышать депрентиловой пылью вредно, — Брент, очевидно, не понимал намёков, как и не считал пожатие плечами ответом. — Как и любой пылью, но этой, вроде бы, особенно. — Наверное. — Наверное? И Ольша — та самая Ольша, которая несколько часов назад затруднялась открыто взять пирожок и собиралась молча потерпеть, когда Брент решит отвлечься от скуки, запихивая в неё свой член, — вдруг взвилась. — А я не уверена, — она улыбнулась так, будто с зубов капал яд. — Про пыль нам не рассказывали, обычно на выработке, знаешь ли, дохнут раньше, чем это станет важно! Может, пыль, может, не пыль, много разных других причин. Может, меня продуло! Или, думаешь, если ты огневик — то спать в дырявом сарае и работать по колено в снегу охренеть как полезно для здоровья? А может быть, я так много грелась дыханием, что пожгла себе горло. Или, может, просто орала слишком громко! Голос сорвался, и она закашлялась. А когда смогла продышаться, злое, застящее глаза чувство схлынуло, оставив только леденящий ужас от собственного срыва и его последствий. — То есть… — Ольша лихорадочно искала оправдания и снова вонзила ногти в предплечье, — я имела в виду… |