Книга Половина пути, страница 15 – Юля Тихая

«Ничего страшного», так она сказала. Это, выходит, Ольша — мнительная неженка, можно было и потерпеть, как терпят женщины, чьи мужчины не умеют или не хотят держать себя в руках. Но противная склизкая боль так и не прошла за много дней, внутри что-то тревожно пульсировало, а каждый поход в кустики сопровождался пронзающей резью.

— …вдруг жар или потечёт странное, сразу к медику. И поберечься. Мужикам не давай!

— Это если он спрашивать будет, — пробурчала Ольша, украдкой вытирая глаза.

— Кто?

— Ну…

Ольша отвела взгляд. Озвучивать это было неловко: пока что Брент не сделал ей ничего плохого, только хорошее, а что смотрит чуть внимательнее, чем надо, — так это и не преступление.

— Не, — медичка отвергла эти подозрения без всяких размышлений, — даже не думай, Брент нормальный мужик. Я его со Стены знаю, он котят не топит.

— Котят?..

Медичка посмотрела на неё с усмешкой. Что бы, мол, ты понимала в котятах!

Кроме травяного сбора она сунула Ольше в руки располовиненную бумажную упаковку с марлевым бинтом. Не такая она и безразличная, вовсе и наоборот. Добрая, даже странно, армейские медики обычно всё равно что из стали сделаны. А здесь видно, что жалеет.

Очень хотелось плакать, но Ольша запихивала в себя зряшные эмоции изо всех сил, пока не прорвались. Если начнёт сейчас рыдать, неизвестно, когда остановится.

— А можно уже посмотреть, не… то есть… от этого ведь тоже дети бывают.

— Я тебе как должна это понять, наложением рук? А для средств на всякий случай тут уже так-то поздно. Если недели за три женские дни так и не начнутся, обратись к доктору. Только к медику, а не к какому попало коновалу, слышишь меня? И без самодеятельности!

Ольша кивнула. Потом уняла трясущийся подбородок и кивнула ещё раз. Только бы обошлось, ну пожалуйста, пусть здесь повезёт, не так ведь велики шансы. О других вариантах и думать страшно. Избавляться от собственного ребёнка — горько до боли, но и носить его после такого — невыносимо.

— Спасибо, — хрипло сказала Ольша, поправляя одежду и зябко обнимая себя руками. — Сколько я вам должна? Сбор, марля, и вообще…

Медичка хмыкнула.

— Давай горло твоё всё-таки посмотрю. А то зря я, что ли, взятку приняла пирожками!

— Спасибо, — неловко сказала Ольша, расстилаясь на полу чердака.

— М?

Брент передвигался по помещению на четвереньках. Дом был совсем небольшим, а сруб низким, и если Ольша ещё могла ходить, сгорбившись, то Брент мимо печной трубы протиснулся с трудом. Зато здесь было тепло и пахло вкусно: поперёк чердака были натянуты сотни верёвочек с сушащимися грибами, кольцами яблок, ягодами и банными вениками.

— Мне медичка сказала про пирожки.

Брент хмыкнул, по-собачьи тряхнул головой и, наконец, улёгся.

— Ерунда. Тача всё равно бы не отказала, пирожки — это так, чтоб была подобрее.

Ольше понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить: Тача — это и есть медичка. Знакомиться с ней было как-то неловко. А Брент в роте явно знал и её, и Горлема, и нескольких стихийников, с которыми и болтал большую часть вечера о чём-то своём. Но вряд ли он сам с ними служил, слишком отстранённо себя вёл, и во время перегонов скучал в фургоне.

— Помогла хоть?

Ольша пожала плечами, а потом поняла, что он едва ли мог увидеть это в темноте. Пришлось отвечать вслух: