Книга Половина пути, страница 18 – Юля Тихая

— У меня синестезия, — помявшись, призналась Ольша, и Брент присвистнул. Некоторые синестетики считали, что у каждой ноты есть размер, а Ольша, похоже, видела цветными стихии. — Я просто вижу, что неправильно, некрасиво… а с теорией не очень, я свой зачёт выпросила с третьего раза.

Всего-то с третьего раза — это не «выпросила», это «завоевала», тем более что к уговорам и мольбам, равно как и к попыткам взять его измором, Цапля был совершенно глух. Бренту начерталка давалась трудно, но сейчас годы учёбы вспоминались с теплом и ностальгией. Он успел закончить до войны и даже немного поработать в бюро, а попав на Стену — оценить вдобленные в голову знания.

— Будешь восстанавливаться? — Брент подступился к схеме с новой стороны и опять обломал зубы. — В школе.

— Зачем бы?

— Так, доучиться…

Ольша помолчала, а потом сказала глухо:

— Нет. Не буду, наверное… свидетельство же выдали, когда призвали. Зачем теперь?

Эта логика показалась Бренту странной. Но Ольша тогда съёжилась, закрылась, замоталась в одеяло поглубже, и даже на так и не побеждённую схему не смотрела больше. В общем, Брент решил не лезть не в своё дело.

Не хочет — и ладно. Для работы её навыков должно быть достаточно, а что там дальше — его не касалось.

Конструкция так и не разрешилась, и Брент, сдавшись, оставил её до лучших времён. Тем более что вереница фургонов как раз толпилась перед понтонным мостом, преодолевая его медленной, растянутой цепочкой, а затем взбираясь на пригорок. Дальше дорога расширялась, обзаводилась отмосткой, а затем и редкими фонарями: поезд приближался к Рушке.

Расположенная недалеко от Стены, Рушка сильно пострадала в войне. Бои шли совсем близко, и некоторые районы уничтожили разломы в земле, улицы у набережной смыло и снесло, остатки снятых ураганами крыш разбросало по окрестным полям, а пепел лежал здесь когда-то бумажно-серыми сугробами. Но всё это было в новом городе, а до старого центра кровавая рука войны не дотянулась. И пусть восстанавливать Рушку придётся ещё долго, здесь уже была мирная, тихая городская жизнь, с голубями, булочными и дребезжащей конкой.

С ротой они простились у поворота на город: груз везли дальше, и Бренту с ним больше не было по пути. Горлем похлопал его по плечу, с Давом они милосердно простили друг другу карточные проигрыши, а Тача — смешная — велела кушать овощи и соблюдать режим сна. Не отвлекаясь больше на оставленных спутников, поезд полз дальше на восток.

— Пешком или извозчика? Здесь часа полтора до площади.

Ольша безразлично пожала плечами. Погода была, для глубокой-то осени, хорошей, небо стояло чистое, а в низинной Рушке даже снег не лежал, и сперва Брент захотел прогуляться и размять ноги после вынужденной тесноты фургона. Но Ольша уже через несколько кварталов стала идти как-то странно, вроде и не хромала, но чему-то морщилась, и на одном из перекрёстков в пригороде Брент всё-таки предложил дождаться конки. Вид сверху был хорош, разрушенный новый город скрывался за домами и деревьями, и Рушка казалась домашней и простой.

Все три всё ещё существующие гостиницы толпились на старой площади, прилепившись друг к другу боками и отличаясь только цветом ставен. В «Счастливом путнике» не оказалось свободных мест, в «Дальней дороге» нос жгло запахом тараканьей отравы, а в «Приюте странника» удалось снять вполне приличную комнату на две кровати.