Книга Забираю вас себе!, страница 86 – Тина Солнечная

— Нет, — сказал он наконец.

— Что значит — нет?

— Я не буду этого делать.

Он произнёс это не грубо, но жёстко. Как точку. Как удар.

Я смотрела на него, ничего не понимая.

— Кайрен, чёрт возьми! — сорвалось с моих губ. — Ты же меня ненавидишь! Возьми плеть и играй!

Он не шелохнулся. Только посмотрел на меня из-под бровей — мрачно, упрямо.

— Я не буду бить женщину, которая и так уже на грани, — сказал он тихо, глухо. — Даже несмотря на то, что это ты. Даже несмотря на то, что ты — Лея, которую я ненавижу.

Я рассмеялась. Нервно. Резко. Будто надломилась внутри.

Подошла ближе и слабо ударила его кулаками в грудь. Один раз. Второй. Он даже не шелохнулся.

— Я хочу, чтобы ты это сделал, — прошептала я. — Мне это нужно… Не заставляй меня просить.

Он смотрел на меня так, будто видел в первый раз. Будто не мог понять, кто перед ним: Лея, палач, или просто разбитая женщина, заплутавшая в своей боли.

— Нет, — сказал он. — Я не ударю тебя.

Слёзы сами вырвались из глаз. Боль нахлынула с новой силой. Я снова ударила кулаками в его грудь. Сильнее. Резче. Без смысла. Без цели. Просто чтобы хоть как-то выдохнуть то, что копилось слишком долго.

Он не отступил.

И вдруг — резко. Неожиданно. Словно больше не мог терпеть — он схватил меня. Сжал в объятиях и впился в мои губы.

Глухо. Глубоко. Взахлёб.

Я захлебнулась в этом поцелуе. В нём было всё: злость, отчаяние, жажда, которую не признают даже себе. Он целовал так, будто этим мог спасти меня. Или себя. Или нас обоих.

Он оторвался от моих губ, дыхание сбилось, взгляд пылал.

— Хочешь боли? — прошипел. — Позвала меня, потому что знаешь, что мне тебя не жаль? Думаешь, боль спасёт тебя от того, кто ты есть?

— Я хочу это выяснить, — ответила я, не отводя взгляда.

На долю секунды в его глазах мелькнуло что-то — неуверенность, может быть. Или понимание. Но затем он снова шагнул ко мне, притянул за волосы и впился в мои губы уже по-другому — грубо, жадно, яростно. Его поцелуй был огнём, болью, криком, и я ответила с тем же безумием, будто наконец встретила равного себе по этой боли.

Он рывком подхватил меня, швырнул на кровать, словно больше не хотел сдерживаться.

— Ты сама просила, Лея, — хрипло выдохнул он.

Пальцы разрывали ткань на моём теле, обнажая кожу. Он наклонился, впиваясь губами в ключицу, в живот, в бедро. Каждое прикосновение было жестоким, и вместе с тем — таким живым. Его руки сжимали мои бёдра, грудь, бока, будто он пытался вдавить меня в матрас, растворить в себе.

Я не сопротивлялась. Наоборот — тянулась к нему. Искала в этой боли что-то настоящее. Что-то, что расколет меня — и соберёт заново.

Его рука легла на шею, от этого прикосновения по телу прошёл жар. Я сдалась — осознанно, желая найти в этой боли то, чего так не хватало.

Он вошёл резко, заставляя меня вскрикнуть, от того, как он растянул меня, нещадно наполняя собой, но, как сильно хотелось именно этого. Именно его. Он двигался грубо, глубоко, будто пытался выгнать из меня все воспоминания, всю боль, всю неуверенность. Пальцы впивались в мои бёдра, потом скользнули ниже, жадно исследуя. Я выгибалась ему навстречу, тянулась губами к его губам и позволяла им терзать меня, едва хватая воздух.

Потом он вдруг отпустил, но только для того, чтобы перевернуть меня на живот и заставить оттопырить попу кверху и, прежде чем я поняла, что он задумал, он шлёпнул меня — звонко, с глухим стоном удовольствия. И мне было… хорошо. Чертовски хорошо.