Книга Пять попыток вспомнить правду, страница 103 – Ульяна Муратова

Несмотря на стылую прохладу камеры, я даже вспотела, зато время пролетело незаметно. Оттерев кособокий стеллаж, передвинула его поближе к умывальнику, чтобы было удобнее. А опустевший угол оставила как есть — туда можно будет позже задвинуть саквояжи или поставить один из стульев.

Закончив с уборкой в камере, огляделась. Теперь здесь пахло не затхлостью, а хозяйственным мылом. Поверхности выглядели чистыми, старые матрасы я обернула в казённые засаленные одеяла — для мягкости, а сверху надела подготовленные Нони плотные чехлы. На подушки — толстые наволочки. Заправила постели и накрыла сверху лёгкими пуховыми пледами. Один саквояж практически опустел, а во втором остались только книги и одежда. Вынимать последнюю не стала, на стеллаже всё равно не оставалось места, да и не хотелось бы, чтобы наше нижнее бельё лежало на виду у тюремщиков.

Разобрав вещи, пообещала себе выписать Нони огромную премию за предусмотрительность. Составила небольшой список того, чего не хватает: ещё два комплекта постельного белья, новые подушки вместо этих измочаленных жизнью мешков с соломенной трухой, кожаные перчатки — в первую очередь для уборки, новые тряпки и щётки, потому что эти точно придётся выкинуть.

Оставшись довольной результатом уборки в камере, закусила губу, тяжело вздохнула и отправилась в «ванную». Из хорошего в ней был только размер. Крошечное помещение убирать быстрее. На этом положительные моменты заканчивались.

Подоткнув подол, я сначала залила помещение водой, чтобы смыть самую поверхностную грязь и размочить застарелую. Затем накрошила мыла и засыпала всё помещение, оставив отмокать на полчаса. Чуть не завизжала, наткнувшись на тараканье гнездо в углу. И чуть не разревелась, когда осознала, что проведу в этой тюрьме если не годы, то месяцы жизни.

Но всё же взяла себя в руки, пожертвовала небольшое полотенце, соскребла им всю самую мерзкую грязь, а потом засыпала помещение мыльной стружкой снова. Хорошо, что деревянная ложка оказалась достаточно крепкой и не сломалась, пока я яростно скребла ею по бруску хозяйственного мыла.

Пришлось повторить операцию пять раз, но в итоге там стало чисто. Не приятно, не уютно, не приемлемо, однако достаточно чисто для того, чтобы встать на пол даже босыми ногами. Каменные плитки оказались серого, а не коричневого цвета, а стены посветлели на два тона. Медная лейка душа теперь тускло блестела, а я наконец смогла находиться в этом помещении, не зажимая от отвращения нос.

С остервенением вымыв руки, я достала из саквояжа чистое платье с открытой спиной, сполоснулась и переоделась, а пропитанное потом платье простирнула, отжала и подвесила под потолок — стекать и сушиться.

Судя по всему, близился рассвет. За крошечным узким окошком под потолком серело небо, а на меня накатили усталость и голод.

— Рассветник! — равнодушным голосом оповестил тюремщик, и вскоре один из служащих принёс миску каши с ломтём пышной лепёшки.

Голод — лучшая приправа, поэтому еда показалась вкусной. Кашу я съела быстро, а вот хлеб и небольшой кусок засохшего сыра, что прятался под ним, оставила мужу. Вдруг его недокармливали?

Помыв миску, завалилась на постель. Всё равно от меня больше ничего не зависело, а истощать и без того невеликие силы дневным бдением смысла не было — встречу с Ирвеном оно не приблизит, а после многочасовой уборки я устала.