Книга Там, где нас нет, страница 824 – Альвин Де Лорени

Выпуск в этом году будет невелик — всего восемь человек. При ста пятидесяти с лишком стихийниках и около двадцати артефакторов.

— Да, оме… так вот. Я пришлю к вам Рудольфа?

— Да-да, конечно, ваша светлость…

— И, оме, Великая Сила в своё время отказалась от него из-за эмоционального срыва… Насколько мне известно, у него есть омега, который ему нравится.

Лицо десятника, расслабившееся было во время разговора о младших школярах, снова закаменело:

— Ваша светлость… мы… я найду способ, как мне построить обучение своего личного ученика, — надавил он голосом на слова «личный ученик».

Ладно-ладно. Я не возражаю. Мужик Руди фактурный. Работайте.

Вернулся к себе на факультет. Вызвал Руди в коридор:

— Руди, сейчас вы пойдёте на факультет целителей. Найдёте там десятника факультета. Он согласился взять вас в личные ученики…

— Оме… ваша светлость, — Руди снова принялся хватать меня за руки.

— Да успокойтесь же, наконец! Идите, Руди, и учитесь быть целителем! И я надеюсь, Руди, что мне не придётся за вас краснеть.

Руди, не отрывая взгляда от моего лица, шагнул по коридору. Я его окликнул:

— Руди!

Альфа очнулся от своих мечтаний.

— Покой! У вас нет эмоций! Запомните!

Всё! Пошёл! Вот и моя месть за поцелуи рук свершилась.

Кирс с Максимилианом ещё гуляли и я решил познакомиться с Кларамондом. Десятилетний омежка, ровесник Сиджи и Юта во всю болтал в компании брата и его соучеников, рассказывал о своих впечатлениях о Схоле, о том, как они с папой долго ехали в портшезе до портала… о том, как он вспоминал и скучал по Ёрочке, о том сне, где он ему приснился, что у него всё хорошо. О Лиутберте, неожиданно вдруг изменившемся — теперь дома все думают, что он заболел.

Очень миленький длинноволосый мальчик робко подошёл ко мне и поздоровался тоненьким голоском, сделав книксен и оглянувшись на брата.

Я сел на стул и начал наблюдать за детьми. Мои-то все, в том числе и Ёрочка, давно уже меня не стеснялись, найдя в шкафах листы бумаги и карандаши — цветных, правда, не было — рисовали. Поздоровавшись со мной, Кларамонд встал рядом со стулом сидевшего Ёрочки и, прижавшись к нему, смотрел, что рисует брат, время от времени бросая на меня осторожные взгляды и шепча ему что-то на ухо.

— Кларамонд, — протранслировав ребёнку эмпатическую благожелательность, я позвал омежку, — подойдите ко мне.

Мальчик подошёл.

— Скажи мне, милый ребёнок (в каком ухе у меня жужжит?), как тебе наша Схола? Нравится?

Мальчик молча теребил пуговку на синем жилете без вышивки и во все глаза смотрел на меня. Затем скосил глаза на брата, сидевшего у стола. Тот не поднимая головы от листа бумаги увлечённо что-то рисовал. Затем Кларамонд прошептал:

— Оме, а, правда, Ёрочке хорошо у вас?

— А он сам, что говорит?

— Хорошо ему, — на меня уставились огромные серые глаза.

— Ну, вот видишь, — я привлёк ребёнка к себе и погладил по голове, — приходите с папой к нему в гости. Как отец ещё раз разрешит, так и приходите…

Дотрòнувшись до ребёнка я почувствовал всё, что тревожило его детскую душу — и любовь к брату, и беспокойство за него же, и интерес и любопытство, и опасение за ушедшего папу.

Вот кому-то сокровище достанется, как вырастет. А Кирс… балбес он самый настоящий. У себя под боком просмотрел такого ребёнка!

Хотя… что я знаю о связи истинных между альфами и омегами?