Книга Медвежий край, страница 1 – Дарья Кузнецова

Етти! Гым тыпкиргъэк Петроградгыпы. – «Здравствуйте! Я приехал из Петрограда»

(чукотск.)

Ах, эта безбрежная, неиссякаемая, живая и текучая романтика дальней дороги! Неумолчный перестук вагонных колёс, станции и полустанки, высоченные арки мостов, горы и долины, реки и озёра… Удивительная Сибирская железная дорога – позвоночный столб огромной страны, её вены и нервы. Могучие и величественные цеппелины – небесные киты, раздвигающие боками облака. Упрямые пароходы, перекатывающиеся по волнам, дерзко плюющие в облака дымом и пеплом из высоких труб, бросающие вызов холодным ветрам и штормам. Прекрасное, ни с чем не сравнимое, чудесное чувство.

Так думала Антонина Фёдоровна Бересклет два месяца назад, когда простилась с семьёй на Московском вокзале родного Петрограда и отбыла в дальнюю дорогу: почти в половину кругосветного путешествия к месту будущей службы.

И в первом поезде, который вёз девушку из столицы в Первопрестольную, она всё ещё лелеяла эту юношескую мечтательность, рождённую прочитанными книгами и больше приличествующую нежной институтке, а не молодому специалисту, каковым Антонина полагала себя вполне правомерно. Стоило бы проявить немного сдержанности, но предвкушение чего-то большого, интересного и важного застило глаза и бередило разум, рисуя будущее яркими красками.

Осознание настигло девушку где-то за Челябинском, когда позади остались несколько дней пути и Европа, а впереди расстелились неизвестность, неопределённость и бескрайняя Азия. Романтики паровозной дороги, даже с приличным купейным билетом, хватило лишь на пару-тройку ночей, и растянуть её на две с лишком недели не вышло.

Стук колёс тревожил и мешал спать. Невозможность принять ванну нагоняла тоску. А понимание, что всё это только начало, окончательно вводило молодую путешественницу в грех уныния.

Будь у Бересклет возможность и мужество, она бы сошла с поезда уже в Омске и возвратилась домой, но чувство долга и ответственность, которые, взамен погибших в пути мечтаний, вели вперёд, не позволили так просто принять трудное решение. Дорога продолжала влечь Антонину, впервые в жизни покинувшую родной город, всё дальше и дальше на восток. Короткие передышки и дни отдыха на перевалочных станциях, в ожидании пересадки или улучшения погоды, достаточно восполняли силы, чтобы их хватало вновь и вновь подниматься на ноги.

По иронии судьбы или божьему провидению, минуты наибольшей слабости, когда порыв мог бы столкнуть её с избранного пути, приходились на те отрезки дороги, свернуть с которых просто не было возможности, разве что выпрыгнуть в окно, но Антонина так и не дошла до нужной степени отчаяния.

Опаснее всего приблизилась Бересклет к грани невозвращения в самом конце дороги, когда пароход от Петропавловска до Ново-Мариинска попал в жестокий шторм. И без того мучимая морской болезнью, здесь девушка всерьёз допустила мысль, что смерть – единственное возможное избавление от страданий. В её утомлённом качкой сознании не осталось уже ни страха гибели, какой обуял непривычную к морским прогулкам Антонину в первые часы на борту почтового парохода «Северный», ни надежды на лучшее или хотя бы уменьшение ветра. Отчего-то сильный дар жiвницы^[1], обеспечивавший ей отменное здоровье, пасовал перед морской качкой.