Книга Целительница из другого мира, страница 18 – Ли Ан

Память Элианы подсказывала — отец умел зашивать раны, но делал это редко. Боялся «запереть злых духов внутри». Я боялась инфекции без антибиотиков, но открытая рана в условиях кузницы — это гарантированный сепсис.

Нитки прокипятила. Иглу прокалила на огне. Руки протерла спиртовой настойкой трав — не идеально, но лучше, чем ничего.

— Пей, — дала Борису чашку с настойкой мака. Отец был прав — для обезболивания самое то.

Шила быстро. Борис только зубами скрипел, но не дергался. Восемь швов. Ровненько, как учили на хирургии.

— Всё. Теперь слушай: руку не мочить три дня. Повязку менять каждый день, я дам чистые тряпки. Приходи через день, посмотрю. И главное — перед тем как трогать рану, мой руки. С мылом. Или хотя бы золой.

— Зачем?

— Затем, что грязь — дом злых духов болезни. Смоешь грязь — прогонишь духов.

Вот так. Никаких микробов и бактерий. Злые духи грязи — и всем понятно.

* * *

После Бориса я думала, что всё — можно выдохнуть. Села на лавку у окна, потерла уставшие глаза. Руки немного дрожали от напряжения — восемь швов без нормального освещения и инструментов это вам не шутки. Ага, щас.

— Можно? — в дверь заглянула девушка лет семнадцати. Маленькая, худенькая, как воробушек. Огромные карие глаза смотрели с смесью решимости и страха. Россыпь веснушек на носу делала ее похожей на озорного мальчишку, хотя длинная коса до пояса ясно указывала на пол.

Память Элианы услужливо подсказала — Маша, дочь мельника Федора. Того самого, от которого Элиана пряталась на чердаке, когда тот её сватал. Помню тот день — Элиане было шестнадцать, она сидела среди пыльных мешков с травами, затаив дыхание, пока внизу отец вежливо объяснял мельнику, что дочь еще слишком молода для замужества.

— Заходи, Маша. Что-то болит? — я встала, отряхнула фартук от травяной трухи.

Девушка покраснела, переступила порог, прикрыла за собой дверь. Пальцы нервно теребили край передника — видно, собиралась с духом.

— Нет… я не лечиться. Я… — она глубоко вздохнула, выпалила на одном дыхании: — Можно мне помогать тебе? Учиться?

Вот это поворот. Я прислонилась к косяку, разглядывая девушку внимательнее.

— Учиться? Лекарскому делу?

— Да! — глаза Маши загорелись. — Я видела, как ты маленького Михаила спасла. Анна всей деревне рассказала — он уже умирал, а ты вернула его! И Борису руку зашила — он в кузнице всем показывает, говорит, как новая будет!

Подошла ближе, схватила меня за руку:

— Я тоже хочу так уметь! Хочу помогать людям, лечить, спасать!

Хм. Помощница мне бы не помешала. Особенно сейчас, когда пациентов становится все больше. Но…

— Отец твой знает? — я высвободила руку, скрестила их на груди.

Маша потупилась, уставилась на свои поношенные башмаки:

— Нет. Он… он говорит, не женское это дело. Говорит, мне замуж пора, детей рожать, хозяйство вести. Но ты же женщина! — она подняла глаза, в них полыхала решимость. — И лечишь! И никто не говорит, что это неправильно!

Логика железная. Я прошлась по комнате, обдумывая. Девчонка явно не дура — это видно по глазам. И руки у нее, судя по тому, как она двигается, ловкие — мельничья дочка с детства привыкла к точной работе.

— А замуж? Тебе же скоро сватов засылать будут. Семнадцать лет — для здешних мест уже засиделась в девках.

— Не хочу замуж! — выпалила Маша с такой яростью, что я невольно улыбнулась. — Не хочу как мать — рожать каждый год, пока не помру! У нее девять было, пятеро выжило. Она в тридцать пять умерла, как старуха выглядела! Хочу как ты — помогать людям, быть нужной не только как… как племенная кобыла!