Книга Последняя Хранительница, страница 70 – Полли Нария

Почему же я такая беспомощная? Как я могу спасти мир от тьмы, если я даже друга спасти не могу!

– А–а–а! – не сдержавшись закричала я.

На мой крик в комнату вбегает служанка.

– Простите, я просто увидела мышь, – вру и глупо улыбаюсь.

Спасибо девушке, что она не покрутила пальцем у своей головы, но лицо все–таки подвело ее, отчетливо показав, что она обо мне думает. Плевать я на нее хотела!

– Мышь убежала. Можете идти, – говорю я, протискиваясь мимо девушки. Я сбежала вниз и подошла к Кройеру, который разговаривал с одним из постояльцев.

– О–о–о, снежная дева, вы сегодня удивительно прекрасны… – начал он в своей излюбленной манере, но я жестом головы заставила его перестать говорить.

– У меня срочное сообщение для Ласточки и Филина.

Кройер сразу посерьезнел. Я наклонилась к его уху, и чтобы никто больше не мог услышать, произнесла свое сообщение.

– Вы все поняли?

– Да! Передам сразу!

Я кивнула и кинулась к выходу, где у самых дверей услышала:

– Удачи тебе, Лýна!

Не знаю, что насчет удачи, но чудо мне точно понадобится.

Бездушность. Безжалостность. Беспощадность. Есть множество синонимов к слову жестокость. Можно ли ее оправдать? Возможно, во время войны, когда или ты, или тебя. Но в мирное время? Порой люди все же проявляют крайнюю степень жестокости и в моменты, когда их жизнь вне опасности, когда они не держат оружие и ни с кем не сражаются.

Но я бы хотела выделить еще одну грань жестокости – равнодушие. Когда огромная толпа стоит перед эшафотом и просто наблюдает за тем, как на шеи людей набрасывают петлю и затягивают. Они даже не задаются вопросом, за что с ними так – они лишь рады, что это не их выставили один на один с толпой. И я надеюсь, что каждого из толпы, кто безучастен, за их нейтралитет, ждет самое раскалённое место в царстве Бааш.

Эти мысли крутились в моей голове всю дорогу до рыночной площади, и уже на подступе внутри меня вместо страха загорелась решимость любой ценой прервать казнь. Я не буду стоять и смотреть, как моего друга лишают жизни. Да, мы знакомы недолго, но за это короткое время я успела за черствостью и суровостью увидеть человека с хорошей душой, человека, готового прийти на помощь. Он спасал меня ни один раз – я должна отплатить ему тем же.

Повозки с заключенными нигде не было видно, а значит, у меня еще было время выстроить в своей голове хоть какой–нибудь план. Беда заключалась в том, что я ничего не могла придумать. Я была совершенно одна, вырванная из своего привычного мира, где все легко и просто, в мир, где нужно принимать решения, от которых могла зависеть не только твоя собственная, но и чья–то жизнь.

Солнце пекло. Я, как и утром, решила укрыться в торговых рядах, где уже второй раз за день рассматривала товары, но то и дело кидая свой взгляд на виселицу, на которой в такт ветру шевелились пустые петли. На прилавках можно было найти все: еду, одежду, оружие, украшения, ткани и множество разнообразных банок и склянок, заполненных различными жидкостями. От текучих, до тягучих. Бочки с сосновым варом источали знакомый древесный запах, от которого мне стало очень тоскливо. Я скучала по нашему деревенскому домику, где все было пронизано запахом сушеных растений и смолы, где все поддавалось логическому объяснению.

Воспоминания о недавнем прошлом прервали знакомые звуки инструментов, и сердце мое сжалось. На площадь въехала тяжелая повозка–клетка, с запряженными в нее двумя гнедыми конями. Издалека рассмотреть, кто в ней сидит и какое количество – было невозможно. И я, ведомая надеждой, начала пробираться между людьми. Недовольные, что–то кричали мне в спину, но я продолжала настойчиво работать плечами, пробивая себе путь, словно маленькая речка, через неотточенные временем камни. Наверное, я все еще тешила себя верой, что все неправильно поняла. Что увижу незнакомых людей и превращусь в тех, кто равнодушен. Но мои ожидания в считанные мгновения рухнули.