Книга Ворон, который меня пленил, страница 2 – Екатерина Началова

— Иного не жди. Вестники твоего возраста — давно женаты, — все же сообщил он. Я не успела категорично возразить, что не все женщины непременно мечтают о замужестве, как Аний сменил тему. — Нянчиться с тобой у меня времени нет, на проводы лечу. Слышала, что случилось?

— Да, — тихо произнесла я, посмотрев в пол.

О несчастье слышали все. Несколько дней назад один из всеведущих принял пищу в гостях и погиб. После выяснилось, что его отравили: хозяин намеренно предложил гостю отраву, боясь, что тот узнает о его грязных делах. По договору род Воронов вот уже больше двух десятков лет не имеет право воздействовать на великородных без разрешения. Всеведущий мог прочитать преступника и спастись, но не имел права. Отравителя-то казнили, только жизнь погибшему Ворону уже не вернуть.

— Знала его?

— Нет, — я помотала головой.

— Я знал, — коротко проговорил Аний, долго глядя в окно. — Н-да…

Он шумно вздохнул, но больше о погибшем говорить не стал.

— В инструкции все написано, — он вернулся к начальственному тону. — Изучи.

Аний вытащил со стойки и вручил мне такую большую книгу, что я не сразу сообразила, как ее ловчее перехватить. Книга была форматом от надплечья до запястья.

— Чтобы не потеряли, — он заметил мое удивление размером. — Сначала обычные листки были, но попропадали, будто птицы склевали, надо ж… А эта уже десятый год держится. Кстати, о потерях. Во все глаза смотри, миса Касия! За потери буду штрафовать. Порядок соблюдай.

— Со…блюдю, — поспешно вымолвила я. Сообразив, что сморозила, поспешно поправила. — Буду блюсти!

Сделав внушительные глаза, Аний аккуратно поправил одинокое письмо на полке «А».

— Разбираешь, нумеруешь, записываешь, складываешь, — снова повторил он. — Когда отдаешь, записываешь, что отдала. Свободна, когда раздашь. Поняла?

— Поняла! — с жаром сказала я.

Душой я не кривила, действительно было все понятно. Берешь — записываешь, отдаешь — тоже записываешь. Просто.

Фыркнув, Аний повернулся.

— Устраивайся. Завтра прилечу, проверю.

Когда он улетел, я отложила инструкцию, сняла плащ, сложила в подсобку котомку с обедом, задумчиво смерила шагами комнату, слушая как скрипят старые половицы. Насчитала десять шагов от двери до подсобки, снова огляделась. Письма, стол, чужие записи, документы в подсобке…

Бюро молчало, будто прислушиваясь ко мне. Я осторожно погладила темное пошарпанное дерево стойки, ощущая кончиками пальцев, какое оно теплое, чуть шершавое…

Моя первая работа. Настоящая работа.

От мысли вдруг захотелось танцевать. Я подскочила, сделала несколько победных прыжков вокруг — теперь своего — рабочего места, упала на кресло, а потом выскочила наружу. Уперевшись в перила я с улыбкой оглядела просыпающийся город. Он показался мне приветливым, дружелюбным. Внизу шумела улица, сновали головы прохожих. А я была тут, смотрела на них сверху вниз, едва удерживая булькающее в горле тихое ликование. Оно хотело вырваться, прокричать всем, чтобы слышали и знали.

«У меня получается жить!»

Таких как я за глаза называют долгосидками. Или перезрелыми. Или застойными. Перестарки еще, вот как говорят… В каждом роду находятся жестокие слова для определения статуса неудачницы. В роду Воронов — тоже.

Потому что таков Порядок. Потому что есть мелкое сито традиций, через которое так или иначе проходит девяносто девять из сотни и тот единственный, что не прошел — отбракованный камешек. Как не возмущайся, как не тужься, пытаясь пролезть через сито — то ли ячейки слишком мелкие, то ли у тебя не те бока. Исключения только подтверждают правило.