Книга И тут я увидела чудовище, страница 116 – Екатерина Началова

Папа поворачивает голову на гору и оглядывает ее так, будто видит впервые.

— Действительно... — буркает он.

Глянув на меня, родители отступают. Я по-очереди киваю им, смотрю, как они один за другим улетают, оставляя нас одних, а затем оборачиваюсь на Ингренса.

Он не улыбается. В серых глазах искрится холод всех льдов, накопленный за три сотни лет. Губы кривятся с такой яростью, что улыбка соскальзывает у меня с лица, а сердце испуганно екает. Я знаю, он ненавидит, когда его заставляют.

— Если ты не согласен, я не собираюсь принуждать, — опускаю ресницы, рассматривая свои ногти. Я креплюсь, хотя во внутренностях ощущение, что там начинает проворачиваться лезвие. — Сосватай мне... да хоть бы лорда Дорасеуса. Он хорош собой, учтив...

Узкие зрачки оглядывают меня с еще большей злостью.

— Надо же, какая жалость. Боюсь, лорд уже скоропостижно... женился, леди, — сейчас Ингренс способен выдавать только свистящий шепот сквозь зубы.

— Неужели? — я с деланным огорчением поджимаю губы, внутренне расцветая. Нечаянно, но я попала в яблочко.

«Следил!»

С нарастающим азартом я зарылась в память, вспоминая всех имеющихся молодых мужчин.

— Тогда... вот. Макрус! У него хорошие сказки, красивые глаза... Он не женат?

— Женится... — обещают злые мужские губы.

— Томис? Я пришлю тебе официальное письмо, когда выберу, — говорю я, отворачиваюсь, и шагаю по направлению к дому.

— Все-таки научилась кое-чему у меня...? — доносится в спину и тут же белая рука цепко прихватывает меня за локоть, рывком подтягивая к себе.

Больше Ингренс не позволяет мне сказать и слова. Стиснув в объятиях, он целует меня так неистово, будто у него уже назначена казнь и это единственное, что ему позволено. Даже в пожаре не горячо так, как в огне его поцелуя.

Через несколько минут я снова лечу. Пока не сама: подхватив в когти, белый дракон уносит меня в сторону столицы.

Даже летом в белом саду стынет гробовая тишина. Все ее молекулы будто обратились в крохотные стеклышки, которые замерли прямо в воздухе и висят, тихо позвякивая друг об дружку. Им в такт качают пышными головками белые розы — они слышат это звенящее молчание.

И я слышу.

Ежусь.

— Зачем мы здесь? — тихо спрашиваю.

Ингренс приземлился сразу в саду, не залетая в замок. Я чувствую себя здесь неуверенно, некомфортно... В памяти свежо воспоминание о груде растерзанных тел, но сейчас их, к счастью, нет.

— Чтобы смешать кровь... — Ингренс мягко обнимает меня, лаская губами шею. — Не хочу больше ждать. Теперь я хочу сделать все по правилам, моя золотистая роза, сделать прокол сам. Ты же помнишь, что мне нельзя пускать кровь вне сада. Забыла?

— Да, забыла... — вздыхаю, чувствуя как ласкают спину его руки.

— Не обращай внимания на сад... Ты пахнешь ягодой... Я так желал... Так ждал нашей встречи...

Мужской шепот не спеша крадется по коже, оставляя на ней вуаль сладострастной дрожи.

— И я... — шепчу, приникая к нему.

— Иди ко мне, прелесть.

Ингренс подхватывает меня под бедра, усаживает на себя. Я обнимаю его за шею, обвиваю ногами бедра. Мы целуемся так долго и страстно, что я откидываю мысль о гробовом саде. Все неважно. Чувствую только как Ингренс широко шагает по траве — он несет меня, удерживая на руках. Предвкушение близости волнующе щекочет в животе, заставляя щеки наливаться огнем.