Книга И тут я увидела чудовище, страница 35 – Екатерина Началова

— Если смо-о-ожешь, Кла, — хитро протянул он. — Я не уверен, что ты сможешь.

Все уставились на меня, а затем на него.

— ...не все девчонки могут обращаться, знаешь? Не у всех хватает Силы.

— Мне хватит! — я нахмурилась. — У меня сильный отец!

— А мать — слабее, — с сожалением сказал Макрус, не отрывая от меня мерцающего взгляда. — Скорее всего, ты пошла в нее, ты же всего лишь женщина. Все знают, что нужна Сила, чтобы обратиться, но она нужна и чтобы вернуться в свой облик. Я сам видел, как одной девчонке на инициации не хватило Силы на обратный оборот. Знаешь, что с ней стало?

Мне стало не по себе. Не желая слушать такое, я промолчала, а вот сидящая рядом Ирена нетерпеливо предположила:

— Что? Она... упала в полете?

Тонкий голос дрогнул, выдавая затаенный страх. Ответную улыбку Макруса я помню до сих пор, как и его голос, резко сошедший до зловещего шепота и странный лихорадочный блеск глаз — все это стоит перед глазами, будто случилось вчера.

— Нет... Она села... Но лучше бы упала, потому что, когда она села на землю, ее белые руки остались огромными, покрытыми чешуей. Когти остались распущенными, она не смогла втянуть их. Хуже всего было с лицом... — Макрус сделал длинную паузу, во время которой мы все живо представили, полудевушку-полудракона. — Ее красивые золотые волосы исчезли, вместо них остался уродливый голый череп с противными чешуйками, которые все время отслаиваются. Уши остались драньконьи, огромные, из них течет сера, а вместо рта и носа осталась длинная морда. Она не смогла ее втянуть и слюна капает у нее из рта. Кап-кап. Приходится носить платок и вечно вытираться.

Он смотрел прямо на меня, и я знала, что он описывает меня. И остальные тоже знали.

— Враки... — неуверенно просипела я, на всякий случай ощупывая собственные ногти и рот.

— Я ее сам видел, — уверенно заявил Макрус в ответ. — Но после того раза больше не встречал, и никто не видел. Стала она так уродлива, что родителям пришлось навсегда закрыть ее в замке. Никто не смотрит на нее, не хочет смотреть. А ей некуда идти. Только и может, что смотреть на гору. Она мечтает, чтобы дикий дракон прилетел и прекратил ее мучения.

Он опять показал на Лысую гору. Я фыркнула, хотя меня и пробрало до дрожи. Но спать в ту ночь не смогла. Лысая гора душно дышала прямо в окно, а из-под нее мне чудился дикий безумный вой. Истории Макруса в моем воображении так сплелись, что мне казалось, будто это воет та девочка, которая не смогла обратиться.

Я мучалась кошмарами несколько месяцев, скрупулезно выведывала у родителей про дикого дракона, про девочку-которая-не-смогла, про Силу. Сначала они успокаивали меня, смеялись, потом начали ругать за навязчивые мысли. Было непросто, но я затолкала их в себя подальше и со временем даже забыла вспоминать о них. Но в тот момент, когда я прошла инициацию и впервые вытянула когти, меня охватил такой неконтролируемый дикий страх, что я завизжала. И визжала до тошноты.

Меня не могли успокоить несколько часов. Заставить утихнуть меня смогла только тройная доза снотворного.

Страх так и не прошел.

Я гипнотизировала собственные ногти каждое утро, но не могла пересилить себя, чтобы перевоплотиться. Ни разговоры, ни утешения, ни медитации, ни ритуалы не имели эффекта, я впадала в истерику, видя как мои когти удлиняются. Меня таскали по лекарям и каждый уверял, что физически я абсолютно здорова, обладаю достаточной Силой. Все в один голос заключали, что проблема всего лишь в навязчивом страхе; говорили, что я его перерасту, что надо пробовать настраивать себя на хорошее, приятное, действовать постепенно. Мы пробовали. Сначала каждый день с мамой, с отцом; когда поняли, что у меня не получается, решили сделать перерыв в несколько месяцев, после — в несколько лет. Но и годы не возымели эффекта. Не помогло и неожиданное падение с высоты — это дядя решил помочь, однажды разжав когти. Он рассчитывал, что инстинкт возобладает над разумом — но я разве что стала бояться летать с дядей. С возрастом страх превращения креп, становясь только сильнее. Периодически я слышала тихие печальные разговоры родителей, ловила на себе их взгляды и ощущала тягучую, противную вину.