Книга Волчья ягода, страница 39 – Екатерина Началова

«Хорошо хоть за зад не ухватила — только чесотка, а не понос. Или понос на десерт? А неплохо так травница огрызнулась...»

Он неожиданно развеселился.

С охотничьим азартом обследовав все поверхности дома, нашел запах тех цветочков в кармане юбки. Запомнил.

«Значит букет не просто так на окно поставила. Со следа хотела сбить», — понял и одобрительно оскалился. — «Хорошо... Зараза!»

Не спеша одевшись, собрался, не забыв тщательно принюхаться к одежде. На чай глянул с усиленным подозрением. Печь подтопил с улыбкой.

«А пирожок-то с волчьей ягодой оказался».

За охотников он волновался уже значительно меньше.

После долго стоял над спящей, думал. Будить — не будить? Нарушать обет молчания не хотел. Но в первый раз опасно молча оставлять злую ягоду дома одну. Забудется, выйдет за цветочками... А Волки рано на охоту встают.

Пришлось потрясти плечо и сурово произнести вслух прямо в сонные, неразлепленные до конца глаза:

— Проснись, волчья ягода. Слышишь? У меня работа, ухожу. Помнишь, о чем говорил? Нос не высовывай. Вода в котелке. Ведро в сенях. К зениту вернусь. Поняла? Выходить нельзя.

Едва приоткрыв веки, Аса несколько секунд непонимающе таращилась на него, видно пытаясь сообразить, о чем речь, но на слове «ведро» подпрыгнула, выскочила из-под своего укрытия и молча сиганула за дверь.

Он понял, что она полетела в отхожее место, пока не поздно. Это означало, что пусть ведро и не нравится, а показывать нос наружу все-таки опасается.

Настроение Таора окончательно улучшилось, и даже зуд вроде как утих.

«Убедил вчера. Хоть что-то».

— Печь я подтопил. Да, еще... Юбку тебе новую куплю, — коротко бросил, когда Аса вернулась в дом. Он насладился созерцанием ее лица, за несколько мгновений изменившее выражение с насупленного на удивленно-виноватое. Сам лицо держал строгим, улыбку не показывал. Чувствуя, как Аса провожает его глазами, вышел почесываясь нарочито сильно.

«А теперь страдай, козявка».

Утро выдалось туманным. Таор шагал быстро, бодро двигаясь по прохладной росистой траве. Через ботинки холод не чувствовался, но Таор знал, что ноге должно быть зябко, много бегал в детстве босиком. Волк помнил, как холодит стопу, как норовит впиться в затвердевшие пятки острая еловая хвоя, и, двигаясь, между деревьями, знал, что в лесу никогда не бывает пусто.

Лес всегда наполнен жителями и событиями. Жизнь таится под землей, где суетятся кроты, да лесные мыши; жизнь бурлит под каждым листом дерева, бьет даже из самого мертвого пня — там ворошатся кислые на вкус кусачие муравьи.

А Таор еще и слышал голос стаи.

Когда есть стая — есть и ее голос, особая частота, на которую настроены все они, каждый Волк. Голос стаи звучал для Таора как множество звуков, сливающихся в один хор, как вечная тягучая песня. Оттуда он слышал новости, приказы, оттуда они слышали друг друга. Волки ведь не Вороны, мысли не читают. Слышат только голос друг друга — оттуда. Таор с детства представлял голос стаи как облако, плывущее над всеми из рода. Огромное хоровое облако, которое слышат только свои.

Прислушался, втянул грудью свежий утренний воздух. Перед ним сразу молнией возникла картина — кто где. Здесь, между деревьев час назад бегал заяц, ходил тетерев. За два дерева отсюда лиса поймала и загрызла истошно пищащую мышь. Дикий кабан фырчал, рылся в земле, его спугнула и погнула волчица. Да, волчица. Таор чуял и ее молоко.