Книга Волчья ягода, страница 84 – Екатерина Началова

Прерывистый выдох прервал рассказ Волчицы. Едва нащупав трясущимися руками кувшин с водой, она прильнула к нему, длинно и так жадно глотая воду, что та струйкой побежала мимо губ по подбородку. Когда Вирана с размаху опустила кувшин на пыльный стол, на ее груди уже расплывалось мокрое пятно.

— Травница местная дочку забрала, — она хрипло продолжила. — Видно, забрела далеко в чащу и встретила ее быстрее зверя. Помню, куры орали, квохтали, а я у окна стояла, слышала ее... их. Дочка хныкала, а та ее успокаивала, отпаивала, песни пела, сказки рассказывала. Поняла, что добрая женщина, что будет жить дочка... Легче мне стало, сын. Чтобы душу не травить, не ходила, даже не смотрела на нее. Решила, пусть у нее будет хотя бы человеческая жизнь. Тем и успокоилась. А вот оно как... Тут дочка очутилась.

Из глаз волчицы опять полились крупные слезы. Она закрыла глаза руками и завыла, но теперь сквозь вой проглядывала счастливая истерическая улыбка.

— Аса... Асочка. Увиделись, наконец... На отца как похожа... Добрая, утешала меня. Глаза как пепел, наши, серые-серые... А клычков даже маленьких так и не заострилось. Маленькая девочка моя...

Холодея, Тиром вспоминал, как увидел Асу. Сначала просто почувствовал запах и весь развернулся на него. Лицо показалось ему знакомым, родным, милым. Слабая... Белье не могла отжать. Он смахнул с глаза набежавшую слезу, а затем с носа — кровь. Сразу вспомнил, что планировал взять, что мог взять. Мог успеть. По коже прошла дрожь, оставляя расходящиеся по телу волны запоздалого стыдного страха. Глянув на два истерзанных пирожка, лежащих на полу, ощутил, как к горлу душно подкатывает тошнота.

— ...выросла. А никто ее и не чует, не слышит, будто нет. Только ты учуял немного. А я даже и не поняла сразу. Как могла не понять? Должна была, но нет, не признала, пока она не сказала, что травницы дочь... Может ты лучше помнишь. Вместе девять месяцев сидели...

Тиром схватился за волосы, потянул со стоном. Слушать мать он больше не мог. Голова плыла, глаза закрывались. В висках нещадно болело, скорее всего от удара Таора. Еще и друзья подсобили вчера... Схватив кружку с остатками отвара, выпил.

— Отец знает? — только спросил. Собственный голос не узнал.

Мать отрицательно мотнула головой.

— Только я, повитуха, да бабка твоя...

Что еще сказать, Тиром не знал. Отвернулся. Одним резким движением бросил в стену кружку с такой силой, что она тут же разлетелась на мелкие осколки. Под ботинком хрустнуло, и он зло шаркнул ногой, чтобы сбросить помеху. Вирана не останавливала сына, когда он медленно, пошатываясь, словно пьяный пошел в спальню. Там упал на кровать. Тирому казалось, что его голову будто тянули железным обручем и затягивали все сильнее. Грудь тоже. Чувствуя, что уже не может дышать, он долго глотал воздух маленькими порциями. Потом немного отпустило.

Больно было все. Думать — тоже.

Бессилие с неизвестностью — хуже всего. Знать, что ты никто, не можешь ничего изменить, что твое мнение в расчет сильнейшими не принимается... Как ни рвалась, я так и не смогла освободиться, сколько ни трепала ткань зубами.

Оставалось ждать.

Казалось, что прошла бесконечность, прежде чем хлопнула дверь. Я слышала тяжелые мужские шаги, слышала как они приближаются, но не смотрела, отвернулась, варясь в поглотивших меня горечи, страхе, обиде. Таор тоже молчал. Он не проронил ни слова, пока развязывал узел рубахи. От бессилия мне хотелось расплакаться, но для этого надо было убежать, чтобы Волк не видел. Я терпела, кусая губы. Надо было дотерпеть до второй двери.