Онлайн книга «Опасное положение»
|
— Князь! Вы должны переодеться! — метнулась ко мне Эурасса. — Переоденусь, — согласился. — Яр! — при Эурассе жена перешла на громкий шепот, напрочь забыв про возможность общаться мысленно. — Мне нужна льдинка. Принеси, пожалуйста. Льдинка. К этому запросу я подготовлен не был. Какая льдинка? Размер? Для чего? Для нестандартных просьб мне требуется пояснение и подтверждение. — Льдинка?! — с беспокойством уточнил, всматриваясь в розовое личико. Ни умирающей, ни страдающей жена не выглядела, напротив, смотрела живо, требовательно и упрямо. — Льдинка. Ледяная, — подтвердила, затем вздохнула, сжимаясь и повисая на моей шее. С трудом удерживая себя от желания нести, спасать и заставлять всех что-нибудь делать, я обнял ее, дожидаясь конца спазма. Через несколько длинных секунд Катя выпрямилась и продолжила: — ...или сосулька. Я ее съем. Мне хочется ледяной чупа-чупс, — сообщила она, распахнув глаза, и счастливо улыбнулась. — Как хорошо, что ты пришел! *** Я нашел и принес льдинку, выслушал адресованную высшей канцелярии жалобу про возмутительное отсутствие вещего сна, переоделся, намереваясь побыть совсем немного, чтобы не навредить... и уже не ушел. Временно перестав быть всеведущим, я превратился в простого Ворона. Следующие часы я ничего не контролировал. От меня требовалось гладить, растирать, служить удобной высокой подставкой, опорой, держателем; в обязанности входило слушать, утешать, подавать воду. Через два часа выжимать ее можно было непосредственно из меня. Эурасса по большей части находилась рядом, следила за временем, иногда осматривая жену, рассказывала о текущей стадии и докладывала о состоянии дел. Последние, по ее словам, шли хорошо, что внушало нам обоим гордость, а мне — некоторое беспокойство. Я помнил о своем сне, помнил, что положение — шаткое, что все может измениться в любой момент. Схватки нарастали и усиливались. Упрямо помалкивающая жена все-таки начала сдавленно постанывать, обиженно жаловаться на боль, после которой неожиданно пару раз проваливалась в минутный сон, только успевай хватать. Я внушительно посматривал на Эурассу, но она продолжала молчаливо кивать, подтверждая, что от меня все ещё не требуется ничего кроме поддержки. Я забыл, что планировал сходить с ума, потому что возможности ни думать, ни бояться не было. Катя зарывалась носом мне в плечо, будто пыталась спрятаться, я слышал ее страх, слышал, что она хочет остановить все это, выйти на этой остановке и понимает, что нельзя. Испытывая вину за ее страдания, я бесконечно говорил ей, что она умница, что она все может, что она самая сильная, что я здесь и не оставлю. Жена кивала, вцепившись в мою руку с силой, которой я от нее не ожидал. Ее ногти впивались мне в кожу, она уже открыто стонала, затем прекращала, и начинала вновь. Это было испытание, похожее на инициацию. Катя переживала ее, но вместе с ней будто бы инициировался и я. Между всеми этими бесконечными прохаживаниями по комнате, одними и теми же вопросами, стонами и небрежно скомканными простынями происходило что-то важное. Я ловил это в капле пота на лбу жены, в ее отрешенном взгляде, устремленным куда-то вглубь, в тяжелом дыхании, вырывающемся в особо сложные моменты. Это важное проскальзывало в странно растягивающемся времени, которое то ползло как гусеница, то летело стрижом. Не удивился, если бы мне сказали, что прошло два дня; не удивился бы и двум часам. За окном стемнело, когда Эурасса сообщила: «Пора». Катя в ответ простонала, что давно пора, совсем пора, что «пора-не пора, а мы идем со двора» и настойчиво сообщила мне, что я немедленно «вот прямо сейчас» могу проследовать за дверь. Затем она вцепилась в мою руку мертвой хваткой. Я понял, что должен удалиться, но руку обязан каким угодно образом оставить жене. |