Книга Пшеничная вдова, страница 32 – Данила Скит, Сумеречная грёза

Он предпочёл бы, чтобы она сгнила в тюрьме. Никому еще не вредило перед смертью хорошенько подумать над своим поведением. Видимо, колоть кинжалом исподтишка у женщин Теллостоса было в ходу, как и размахивать своим не менее острым, но глупым языком.

Исбэль и без того была стройна, и не продержалась бы без еды и воды и семи лун, а для осознания своих ошибок требуется много больше времени – решил Реборн, поэтому приказал поить ее. Так Исбэль продержалась бы лун двадцать и умерла с полным чувством собственной неправоты. Но уже совсем скоро стало ясно, что ошибку совершил сам Реборн, глупую, непростительную ошибку, какую не совершил бы даже ребенок. В очередной раз он убедился, что месть – дурное чувство, никогда не доводящее до добра. Пришлось расщедриться еще и на похлебку – до тех пор, пока он не решит, что делать дальше. «Дальше» стало обретать форму, когда первые шлюхи достали свои кинжалы.

– Ошибка эта была или не ошибка, этого я не знаю. А, может, было бы хуже, может они озверели бы в конец и снесли замок, а может небо упало бы на землю! С этим городом невозможно быть в чем-то уверенным, – развел руками лорд Торелли, – Чую, в Аостреде полно таких как моя жена. А с этим шутки плохи.

– Все, что происходит с правителями – происходит с государством. Нужно уметь исправлять собственные промахи, – по тону принца Вердан понял, что он принял твердое решение и переубеждать его бесполезно. Впрочем, делать он это и не собирался. Визг простонародья не доставлял ему удовольствия. Не было в этом ни славы, ни доблести. Если бы в городе услышали свистящий вой чешуйчатых тварей, то сразу бы поняли разницу: Вердан любил терять пальцы в честном бою, а не отбирать багры у тощих красильщиков, еще до него потравленных парами ядовитых красок.

Разгромленные лотки с товарами лежали ломаными досками у стен высоких желтых домов, по периметру обнимающих площадь. Солдаты сгрудили их, лениво пиная древесину в предрассветном холодке. Город еще спал. Несколько пехотинцев гоняли шпану, пытавшуюся сковырнуть из обломков пару добротных гвоздей. Скоро звук молота разбудит местных, а за ними проснется и весь город. Целые сутки Реборн отвел Аоэстреду, чтобы страх его набрал нужную силу. Не больше, чтобы злые горожане не заполонили улицы, но и не меньше, дабы урок смог усвоиться.

На следующее утро, Реборн уже стоял на том же самом месте, в то же самое время. Виселицу закончили. На этот раз народ не спал, и уже уже высыпал на улицы. Кого-то согнала стража, кто-то набрался смелости и вышел сам. Люботыство и страх покинули свои дома, расставшись с теплом мягких постелей. Прозвучал трубный призыв. Люди выглядывали из окон, спешили в переулки, заполняли опустевшие торговые ряды главной улицы.

Поднялся ропот. Крик, оханье. А потом настала внезапная тишина. Значит, ее уже повели по улицам. Значит, люди почувствовали страх. Реборн не надел ни шлема, ни перчаток. На нем оставался только доспех из вороненой стали и меч на плече. Принц решительным шагом направился к Лабиринту Ночи.

Он должен был сделать это сам.

Прохлада ночи еще не успела уступить место нарастающему галопу дневной жары, солнце лениво ворошило заспанный горизонт. Пропотевшие, разгоряченные вечерней духотой тела медленно остывали под сталью лат. Не пройдет и пары часов, как металл снова накалится – обманчивая, короткая передышка.