Книга Пшеничная вдова, страница 34 – Данила Скит, Сумеречная грёза

«Значит, все-таки повешение, – пронеслось в голове у Исбэль, – Я думала, мне хотя бы отрубят голову. Неужели придется висеть на веревке, как разбойнику с большой дороги, для которого пожалели даже палача?»

А потом пришла радость. Няня ей рассказывала, что души легко находят дорогу на небосвод, если покинули тело при свете солнца.

«Они идут по лучам, как по садовой тропке, греют пяточки и за ладонь их ведет сам Отец Огня».

«Рассвет успеет согреть, когда на моей шее затянется веревка, – с облегчением подумала Исбэль, – Интересно, когда Отец Огня касается кожи, ее сильно печет или его прикосновения теплы и легки?» – Скоро она об этом узнает.

Рыцари разжали кольцо, между ними образовался зазор примерно в полметра. Этого вполне хватило, чтобы на пересечении тени и света, именно там, где оканчивалась улица, увидеть северянина в вороненых доспехах. Рослого и плечистого, как и все они. Доспех его ничем не отличался от остальных, будто Реборн был рядовым рыцарем своей же собственной стражи. В окружении своих псов, он спокойно ждал, широко расставив ноги и буднично положив руку поверх рукояти меча. Даже отсюда Исбэль чувствовала холод его взгляда.

Ропот волной прошелся по краям улиц, выплеснувшись прямо на площадь. Исбэль слишком глубоко утонула в своих мыслях, чтобы заметить происходящее вокруг.

– Королева! – послышалось резкое, громкое, окончательно решившее нарваться на неприятности, – Они хотят убить королеву!

Живая стена слева двинулась, навалилась на рыцарей и раскололась множеством людей. Мечи даже не успели покинуть ножен, а в сталь лат уже ударялись плоть, камни и цветочные горшки. В чьих-то руках выросли вилы. Исбэль резко потеснил стражник и та упала. Перед тем, как перед глазами смешались руки, ноги и головы, Исбэль увидела, как Реборн рванул вверх по улице – к ней.

– С дороги! – кричал он, опуская меч на какого-то длинного мужика, кинувшегося ему прямо под ноги. Переступив через него размашистым шагом, принц ворвался в эпицентр неистового месива, расталкивая озверевших горожан, словно северный ледокол с железными платами на смоляном носу. Людские волны гудели, выкрикивая имя своей королевы, норовя поглотить не только черную сталь, но и его самого.

Мокрый холод грязных камней запачкал ладошки. Вокруг сновало столько ног, что Исбэль показалось, ее просто раздавят. В воздух вонзился резкий запах помоев: свесившись с окна ближайшего дома, какая-то старая тетка омыла вражеские головы из замусоленного деревянного ведра.

Рядом свалился рыцарь. Он упал навзничь, но перевернулся и попытался встать. На него навалился жирный, словно боров, босяк, почти продавив круглым коленом сталь лат. Шлем с решетчатым забралом обхватили цепкие мальчишеские пальцы, и били того о мостовую. Казалось, звук отдавался колоколом в голове Исбэль. Туну-тунк, тунк-тунк. Паренек попытался стащить шлем с головы стражника, но у него не получилось.

Исбэль его узнала: короткие бриджи, вечно неаккуратно подвернутые, сбитый белесый хохолок на голове, широкие легушачьи щеки и много-много веснушек. Если бы он повернул лицо, то сверкнул бы своими разномастными глазами – голубым и черным. Прошлым летом Исбэль раздавала хлеб по нищим хижинам Псового Переулка, и в одной из них нашла больного мальчишку. Тот свалился в крапиву и покрылся красными волдырями с головы до ног. Каждый вздох ему давался невероятно тяжело. Мать стояла у кровати сына и вытирала горькие слезы, к нему даже не пригласили клирика – жители переулка умирали в тишите и безызвестности.