Книга Пшеничная вдова, страница 47 – Данила Скит, Сумеречная грёза

В первый же день к Исбэль вызвали лекаря: он долго припаривал ее ногу кипяченым остуженным вином, а потом мазал холодящей белесой мазью. Своего лекаря Исбэль так и не увидела, вполне возможно, его и вовсе куда-то отослали. Обычно он делал соль, что заменяла котов, но недавно она слышала писк мыши по углам. Новый наверняка прибыл с севера: высокий и сгорбленный, облаченный в серый шерстяной плащ с густой меховой обивкой. Мех выглядел грузным и рваным, словно вороньи перья, да и сам северянин смахивал на большого взлохмаченного ворона, с острым горбатым носом и таким выражением лица, будто по нему хлещет ледяной дождь. Может, он сам мажется своей холодящей мазью с головы до ног, гадала Исбэль, раз ему совсем не жарко в этом плаще?

«Человек без сердца и души, оказывается, может бояться», – удовлетворенно думала Исбэль, но не без опаски.

К дверям приставили стражу. Поначалу служанки таскали несчетное количество тазов с водой. Визитов было так много, что вскоре им и вовсе запретили приходить. Жаль, Исбэль любила купаться, и успела помыться только наполовину. Так же получилось и с пирожными – Турун Хардрок, этот мрачный северный лекарь, посоветовал больше питаться сладким и жирным, чтобы принцесса обрела силы. Исбэль за несколько дней съела столько пирожных, что вскоре ей перестали приносить и их. Одна служанка обмолвилась: Реборн решил, что она хочет свести счеты с жизнью, наевшись таким количеством сладкого. Это привело Исбэль в недоумение – сладкого было не так уж и много, в дни особенных волнений она съедала и поболее.

Поднявшись с кровати, Исбэль собрала раскинутые по подушке волосы. С улицы снова потянуло жареным мясом, во дворе слышался крик свежей дичи. Петухи хлопали крыльями, безуспешно пытаясь спастись от топора с лезвием, голодным до крови. Весь день чувствовалась какая-то суматоха, за дверью шаркали шаги расторопной прислуги и важный лязг лат. Исбэль отворила ставни, перевалившись через узкое оконце, с одной стороны упирающееся в сплошную замшелую стену. В лицо задышал прохладный рассветный воздух. Удар топора оборвал отчаянный гогот гуся. Что происходит?

Была видна только часть заднего дворика, Исбэль с раздражением ударила ладошкой о мешающую обзору стену, а та оставила на коже влагу и частички упругого мха. Стены отбрасывали длинные тени, и солнце еще не успело высушить землю – весна превратила двор в сплошную слякоть. Даже издали палач казался огромным, словно конь, а на доске шахматного замка был уж точно самой большой фигурой. Пробегающие мимо поварята, прачки, чумазые конюхи и прочие слуги выглядели на его фоне детьми и шли с такой быстротой, будто их тоже могли принять за дичь и отсечь говорливую голову. Слышалось поспешное чавканье сапог, месивших грязь и раздраженные крики гувернера, подгонявшие и без того спешную суматоху. В грязь даже не успели накидать соломы, стоявшей огромными снопами в дальнем углу двора, прямо у пологой каменной террасы, ведущей в замок. Дорвуд всегда экономил солому, и всегда радовался, когда слякоть стыла от солнца прежде, чем грязные следы затопчут замок.

«Куда такая спешка?» – с тревогой подумала Исбэль, а потом услышала мычание быка. На террасу высыпали опрятные горничные. Лорцина была дочерью скотовода с янтарных пастбищ и частенько скучала по тамошним порядкам. Всякий раз, когда забивали крупный рогатый скот, она с грустью смотрела, как режут глотку какому-нибудь кабану или быку. Поглаживая белый передник, практически такой же, что сейчас лежал у Исбэль на стуле, Лорцина грустно вздыхала, давя слезы воспоминаний.