Книга Цена дара, страница 37 – Данила Скит

Сквозь прохудившуюся крышу фермы пробивался тусклый сумеречный свет. Догоняющая нас ночь наступала на пятки, но была все же позади. Я оказался прав — это был закат. Удивительно, что такая развалюха смогла преодолеть огромное расстояние. Выжженное поле осталось далеко позади. Летели мы долго, у меня устали глаза, и внизу я видел разное. В условиях искусственного мира никто не рассчитывал, что человек перестанет контролировать природу. Широко распахнув глаза, я глядел на все промахи нового мира. Растения, не способные обрести покой в надвигающейся ночи, застилали Венеру сплошным океаном. Они ползли по земле, поглощая холмы, полуразрушенные дома и друг друга, тянулись вдоль берегов вялых рек, пробивались сквозь камни, пускали корни в ржавчину и дробили бетон. Они не могли перестать расти. Чтобы заснуть на время долгой ночи, нужно сложить ищущие солнечного света листья. В них не была заложена эта функция, или она просто сломалась, а человека здесь не было, чтобы исправить свои же ошибки новыми. Внизу творился хищный, бурный рост сошедшей с ума природы.

— Среди такого не прикорнешь, и даже не помочишься, — сказал про это Томаш, — Все трещит, скрипит и тянется к твоей заднице. Страшно закрывать глаза! Наутро проснешься под толстым одеялом из салата и ещё какой-нибудь хрени, черт их разберёт эти названия. А вот начинкой будешь ты — мясная начинка под зеленью. Хех… а что? Я бы попробовал, только в человеке слишком много дерьма. А живность, сдается мне, сюда и не заглядывает.

— Так растения же не хищные, — ответил ему Мара.

— Предлагаю тебе проверить, — парировал Томаш.

Проверять Мара не захотел. Может, и другие тоже испугались? Куда делись пятьсот миллионов человек, населяющих Венеру? Эта планета почти размером с Землю. Наверное, так и должно быть. Я слишком привык к Земле, кишащей людьми, словно червями в яблоке. Но разрушенные войной дома подсказывали совсем иную разгадку: люди никуда не делись, они тут же, внизу, под толстым одеялом зелени. От горизонта до горизонта простиралась цветущая пустыня, и ни одной живой души.

Но там, где мы оказались, цветущим место не назовешь. Отравленная земля — единственное, что смогло остановить безумие искусственного мира. Он оборвался резко, внезапно, будто один мир выключили и тут же переключили на другой. Я даже помню этот момент: перед носком сапога пролегала четкая зелено-черная линия. Зеленый океан позади, черная, ядовитая пустыня — впереди. Шаг, и ты в иной реальности.

Я прикоснулся к робкому лепестку, торчащему из жесткой толстой лианы, и он мгновенно сложился. Это единственное, что породил ядовитый перегной. Когда-то сочная зелень бледнела, перенимая на себя серость сумерек. Она прерывисто огибала проржавевшие перекладины большого ангара с чередой загонов для скота. Бетонные стены кое-где обрушились, крышу разъели кислотные дожди, стальные заграждения превратились в труху. Прикоснись — рассыпятся, оставив на пальцах пыльцу ржавчины. Почти в каждом загоне лежало по дохлой корове, с которой когда-то сцеживали молоко. Под белесыми обломками костей лежала высохшая и стерильная плоть, так и не привлекшая хищников. Она тоже была ядовитой. Война застала их врасплох. Рядом со мной болтался длинный коровий череп на ремне, на момент химической атаки животное было привязано к столбу, но загон был открыт. Под тяжестью тлена шейные позвонки треснули, скелет осел на пол неровными обломками, но череп не упал, застряв в петле. Так и мотался туда-сюда, пока я не сбросил его ударом ботинка.