Книга Цена дара, страница 67 – Данила Скит

Руки вырвали чеку еще до того, как мозг осознал, что делает тело. Но когда понял, не стал предпринимать чего-то иного. Я зажал синюю кнопку, открыл крошечное окошко в стекле и бросил ее внутрь. Подхваченная энергетическим потоком, она взметнулась вверх, вместо того, чтобы упасть вниз. Конечно, так и должно быть… я почему-то не подумал об этом. У основания поток только набирает свою силу и не имеет такой большой скорости, но к четвертому этажу он разгоняется до нужных параметров.

Попытался закрыть окошко, но замок был безнадежно сломан, я только обжег пальцы и вот-вот обожгу легкие. Черт! Резко развернулся и кинулся к мальчишке, подхватив его на руки. К моему удивлению, он тут же отцепился от матери, выпустив из пальчиков оборки и тут же прилип ко мне. Перепрыгивая через бездыханное тело, я повернулся спиной к потоку, крепко прижимая к себе ребенка. Шаг, два, три… испуганные заложники метнулись от меня врассыпную, растекаясь людским потоком по краю стен. Через мгновение за моей спиной послышался взрыв, и все вокруг накрыло ослепительным светом.

Мне снилось, что с неба падали камни. Сначала потолок пошел трещинами, потом в воздух вонзился острый запах дерьма, а затем они кинулись в меня, пробив две аккуратные дыры в легких. Я так и шел, и ветер проходил сквозь туловище. Он тихо свистел: фьюить, фьюить… я шел и шел, пытаясь найти тех, на кого тоже упали камни.

Теперь сны были такими, какими должны быть: лишенными красок, ровно так, как и моя настоящая реальность. Бледное солнце, слегка отливающее желтизной, походило на болезненное лицо умирающего. Тусклые лучи заливали черную землю, исходящую испариной. Что-то нагревало почву. Нет… Это не солнце сушит ее, это огромные костры, доходящие до неба. Я задрал голову, чтобы увидеть их конец, но языки пламени терялись в непрозрачных облаках.

Пламя тоже лишилось красок, став серым, как правда. Это случилось, когда из земли послышался шепот. «Зачем ты убил нас?» — шептало сверху, снизу и сбоку. Я не убивал, хотелось закричать мне, я не ничего не сделал… из горла вырвался только хрип, потому что вместо легких у меня были дыры и звукам негде было родиться. «Ты убил нас, потому что ничего не сделал», — в тихом шепоте звучал упрек, он рвался из земли.

Нет, хрипел я, я никого никогда не убивал! Никого… кроме себя. Я упал к земле, начав разбрасывать влажные прилипчивые комья руками. Вскоре пальцы стали черными и грязными, они впивались в податливый венерианский грунт в поисках плоти и костей. Если достать их оттуда, если сжечь в кострах, они больше не будут шептать о том, чего я никогда не делал… Как же их много здесь, костей и черной полусгнившей плоти. Здесь лежали лишь куски, останки когда-то целых тел: руки, ноги… глаза. Они смотрели на меня и не моргали. Уже давно я не видел демонов, и сейчас тоже не чувствовал их. Все они были людьми, это их глаза сейчас смотрели на меня. Вокруг кишели белые черви, стремясь проделать в глазных яблоках дыру, как в спелом плоде. Но пока им не удалось сделать это. Пока… испачканные землей глаза смотрели на меня и взглядами просили о чем-то. «Слишком много упрека в этих белесых сферах, а я ведь ни в чем не виноват».

Как я смогу петь теперь — без легких? Пальцы начали хватать глаза и бросать те в костры вместе с их молчаливыми упреками. Дюжину, две, десять — они все не кончались, вокруг них кишели черви, и я уговаривал себя, что спасаю их от червей, а не от собственного страха. Но их становилось все больше и больше, и у некоторых глаз появились головы. Костры смердели смогом, забивая пустоту в груди терпкой чернотой. С каждым новым куском плоти копоть густела и еще больше чернела, пока я не ослеп. Ничего не вижу… но они видят меня. И вновь несправедливость… но… «Что толку спасать, если они уже умерли?» Пусть смотрят.