Книга NeuroSoul Том 1., страница 43 – Данила Скит

— Отойди, — предостерег он мальчика.

Какой же он глупый. Гораздо глупее, чем остальные мальчишки. Ему нельзя в воду. Старик не припоминал, чтобы в его возрасте забывал слово «опасно». Новое поколение дендровых ядер лучше делают расчёты, но хуже развивают сознания. Старик добивался, чтобы каждый такой мальчик был похож на него как можно больше. Может, тогда его сознание согласится найти пристанище в одном из них?

Перенос сознания сложный процесс, и еще ни разу он не увенчался успехом. Он все так же смотрел на мир старыми, вечно слезящимися глазами. В них все чаще отражалась усталая грусть. Так бывает, когда молодость утекает сквозь пальцы, а с ней и вкус к жизни. После каждого физиологического восстановления старик чувствовал себя крепче, но становился все более несчастным. Он бы стал менее несчастным, если бы смог перенести сознание в что-то попрочнее, чем человеческое тело. В стальную плоть. Старик был убежден, что душа прячется в сознании и старался отделить его от своего тела. Да, душа — это сознание, и ничто иное. А в остальные сказки пусть верит кто-нибудь другой.

Мальчики все как один становились чуточку похожими на него, когда он копировал свои лекала в их мозг. Он закрывал глаза и спал, в надежде увидеть мир из других глаз, когда проснется, но просыпался и смотрел по-прежнему из своих. При этом текли годы и тело все равно старело, догоняя душу в своей усталости. Тогда надежда начала угасать — судьбу не побороть. У нее самое сильное оружие из когда-либо существовавших — время.

— Почему мне нельзя в воду? — спросил мальчик в сотый раз, хотя знал, почему. Он просто был очень упрям.

— Потому что ты умрешь.

Мальчик сверкнул синим взглядом. У него не было зрачков. Энергия дендрового ядра искрилась, подсвечивая глазницы. Мальчика звали Эрик, но старик никогда не называл его так. Он никогда не называл по имени того, в кого еще не пытался переселиться. Болванки не должны ассоциировать себя с именем до самой процедуры переноса.

Старику исполнилось двести, и он все еще пытался. Нет, он не жаждал жить — он просто боялся умирать. В последние несколько десятилетий с ним не случалось ничего, кроме старости. И это пугало больше всего. Он никогда не делился переживаниями с мальчиком, чтобы он не начал повторять за ним и тоже не испугался. В последнее время старик только занимался, что бегал от старости, или уже от смерти.

— Назови свой коэффициент индивидуальности, — проскрипел старик усталым голосом, пристально вглядываясь в сияющий синий взгляд. — Обновление за последние сутки.

Он достаточно стар и прозорлив, чтобы увидеть в мальчике еще что-то, кроме собственного отражения. Например, упорное желание обмануть его. Упрямство Эрика намекало о высоком коэффициенте индивидуальности, ведь сам он был очень послушен в детстве. Только одно это отличие дает так много пунктов… Старик никогда не подходил к воде, если ему говорили держаться от нее подальше. И он всегда понимал с первого раза. Как же все-таки они не похожи… Такое никуда не годится. Чем больше индивидуальности у болванки, тем меньше вероятность успеха.

— Мой коэффициент индивидуальности пять пунктов из ста, — сказал Эрик. Он врал. Старик прочел это в сияющей синеве ледяных глаз. Сам он научился врать только в отрочестве, когда начал продавать прописанные им программы взлома на черном рынке. Никуда, никуда не годится.