Книга Шулер, страница 251 – Дж. С. Андрижески

Териан ворчит на него, не отрываясь от работы.

— Ты мог бы дать ему пожить достаточно долго, чтобы дать мне попытаться, — сказал он. — Он что, напомнил тебе кого-то?

Ревик пожимает плечами.

— Слизняк хотел умереть.

Териан поднимает взгляд, усмехается.

— То есть, это был жест человеколюбия? — он сосредотачивается обратно на ухе. — Мне ненавистно говорить тебе это… но большинство людей, знакомых с тобой, со временем начинают относиться к тебе именно так.

Мгновением позже Териан выпрямляется с триумфальным выражением лица. Он показывает Ревику изуродованное ухо. Кровь уже свернулась, едва капает из остановившегося сердца.

В голосе Ревика звучит нотка отвращения.

— Зачем ты их собираешь?

— Ты шутишь? Пресса заглатывает это дерьмо как миленькая. «Во Вьетнаме появился свой Джек-Потрошитель»… или ты не слышал? — сунув руку в карман пальто, Териан вытаскивает игральную карту, валет^[14]пики. Перевернув её между пальцами, он засовывает карту в рот мёртвого человека.

— Так это ты? — Ревик качает головой. — Иисусе, Терри.

При виде широкой улыбки на лице Териана Ревик издаёт полусмешок.

— Нам нужно завести тебе питомца.

— Ага, к слову об этом, — Териан вскидывает бровь. — Помнишь того ягуара, которого ты достал мне в Бразилии?

Ревик издаёт очередной смешок.

— Я не хочу знать.

— Да в любом случае, — говорит Териан, поднося ухо к свету. — Это не только я. Галейт хочет, чтобы я распространил это.

— Зачем? — спрашивает Ревик.

Я слышу в его голосе лишь любопытство. Его глаза остаются пустыми, ровными. Я его едва узнаю. И все же, что странно, он обладает какой-то лёгкой мужской уверенностью, которая заставляет его выглядеть почти привлекательным, вопреки его угловатым чертам лица.

Я говорю себе, что знаю, кем он был.

До всего этого он был нацистом.

Но даже во время работы на немцев в его глазах жили эмоции — что-то, чему я могла сочувствовать, даже поставить себя на его место. Остальные — Мэйгар, Вэш, Чандрэ, видящие, тренировавшие меня в Индии — говорили мне, что под Шулерами Ревик совершал куда более ужасные поступки, чем когда он был нацистом.

И все же вид его в таком состоянии невыразимо тревожит моё сознание.

До меня также доходит, что я не могу это развидеть.

Териан пожимает плечами и отвечает ему.

— Зачем? — повторяет он. — Должен ли я знать, зачем? Зачем Галейт хочет, чтобы мы что-то вообще делали? Ради вербовки? Страха? По приколу? — завернув ухо в чистый белоснежный носовой платок, Териан засовывает его в карман и хлопает Ревика по плечу. — Пойдём, выпьем. Мне нужно потрахаться до следующего дела, и я знаю, что тебе это тоже нужно.

Тёмная, пахнущая кровью комната пропадает.

Как только это происходит, я обнаруживаю себя вновь в лондонском кабинете Ревика.

Галейт садится передо мной на потрёпанный кожаный диван, барабаня пальцами по мятому подлокотнику. Фотография моих родителей все ещё стоит на мраморной каминной полке. Рядом с ним стоит один из моих набросков — угольный рисунок Ревика, который я сделала, когда он все ещё каждый день показывался в закусочной Сан-Франциско. Ещё больше моих рисунков торчит из открытого ящика близлежащего стола, разложены по полу по кругу.

Я вижу больше рисунков Ревика, моего брата, Касс, Пирамиды.

Я узнаю их все.

«Я был добр, — говорит Галейт. — Ты должна знать, что я мог бы показать тебе вещи намного хуже».