Книга Страж, страница 96 – Дж. С. Андрижески

Возможно, это было просто воспоминание о том первом осознании более мрачных реалий мира, с чем каждый сталкивается в тот или иной момент, обычно в детстве. Я тоже сталкивалась с этим в детстве, но, думаю, какая-то часть меня нуждалась в напоминании.

Не все люди хорошие.

Некоторые больны внутри. Некоторые сломлены. Некоторые потеряны.

Некоторые просто грёбаные придурки.

Часть меня боялась, что мир просто наполнен таким дерьмом. Что сам мир и люди в нём стали развращёнными, по сути своей недобрыми, эгоистичными, жестокими, бесчувственными, холодными… по сути своей злыми.

Я не знала, как переварить этот факт.

Если это правда, я не знала, что делать с этой информацией.

Я не знала, должна ли я принять это, попытаться как-то изменить или просто попытаться обойти это. На самом деле, я не могла этого изменить. Я не могла помешать людям причинять вред мне, друг другу или самим себе. Я не могла помешать им лгать об этом. Я не могла помешать другим людям спускать им это с рук или даже вознаграждать их за это.

Я не могла защитить себя, на самом деле.

Я не могла защитить себя от всех.

Не постоянно.

Неважно, насколько я была сильна, или насколько умна, или насколько цинична.

Я поймала себя на том, что объясняю какую-то часть этого своему воображаемому другу или, может быть, просто заверяю (его?), что я пришла сюда не для того, чтобы делать глупости. Мне казалось действительно важным, чтобы он знал, что я пришла сюда подумать, собраться с силами. Может быть, даже решить, что делать, стоит ли мстить и как.

Определённо не умирать.

Я пришла сюда не для того, чтобы умирать. Не сегодня.

«Я понимаю, — присутствие прошептало это, но я почувствовала его облегчение, настолько сильное, что у меня перехватило горло, и мне снова захотелось плакать. — Я понимаю, Элли. Правда. Я правда понимаю».

Его облегчение становилось всё сильнее, пока я стояла там.

Оно обернулось вокруг меня.

Это не согрело меня, не могло согреть, но я меньше чувствовала холод.

Он волновался.

Он беспокоился обо мне.

Я также почувствовала нечто большее. Импульс… чего-то.

Но его облегчение оставалось самым сильным. Оно стало таким сильным, что действительно ощущалось почти физическим, как будто нагревало самые кости в моей груди.

Я почувствовала, что он хочет сказать мне больше.

Я чувствовала, что он силится подобрать слова, может быть, чтобы согласиться со мной, может быть, чтобы поспорить. Может, чтобы дать совет. Может, чтобы отвлечь меня. Может, чтобы сказать мне, что всё наладится… или, может, чтобы сказать мне, что этого не произойдёт. Может, чтобы сказать мне, что я изменюсь, даже если мир этого не сделает.

Может, он даже был прав.

Может, это сделало бы меня жёстче, и меня было бы труднее сломать.

Что бы он ни хотел сказать, он этого не сказал.

В конце концов, он отпустил это.

Я почувствовала, как смысл происходящего вокруг него рассеивается, развеивается как дым, и тепло прочно вернулось в мою грудь.

«Джон придёт, — сказало мне присутствие. — Оставайся там. Не уходи, Элли».

Я поймала себя на том, что киваю, хотя в этой мысли не было никакого смысла.

Джон не придёт.

Джон сейчас спал.

Даже если бы он не спал, даже если бы не было шести часов утра или что-то в этом роде, даже если бы свет только сейчас не поднимался над другой стороной этих скал, где-то на восточной стороне залива Сан-Франциско… Джон понятия не имел, где я.