Книга Неладная сила, страница 84 – Елизавета Дворецкая

– прокричал на прощание Иванец, а потом, опираясь на двоих товарищей, которых вело и покачивало под его тяжестью, пошел прочь с поляны.

Демка, глянув на кровавые пятна у себя на груди – из носа натекло, а он и не заметил, – пошел к Болотицкому ручью умываться. Устинью он больше не искал, но ее восхищенный взгляд в памяти грел душу. Кровь из носа, отбитые ребра и распухшее ухо – недорогая цена за право до самых Купалий ходить на игрища туда, где он каждый раз сможет ее видеть.

Не мудрец, звания дурака Хоропун все же не заслуживал и умел извлекать толк из былых неудач. В этот раз он не взял с собой лопату – ясно уже, что лишняя тяжесть, – а взял легкий топорик для лучины, который и сам сможет метнуть, если понадобится. В третий раз он шел по знакомой дороге уверенным шагом, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимания на крики ночных птиц. Отказ Демки даже пошел Хоропуну на пользу: не надеясь на силу и храбрость приятеля, он сосредоточился и собрал в кулак всю собственную решимость и здравый смысл.

Пройдя версты две, сошел с тропы, сел в кусты и затаился. Стал ждать. Не так уж много времени прошло, как послышались чавкающие звуки – по грязи шлепали две пары ног. Вот показались два мужика, в которых Хоропун без труда узнал любезных Агашкиных брателков, Поспела и Киршу. Как он и ожидал, его пытаются выследить. Идите, идите, думал он, из кустов глядя, как двое шурьев проходят мимо и удаляются по лесной тропе. Ишь, уличить его в блуде хотят! Будто он не знает, что Кирша сам тайком лазит к Домнишке на двор, как Ефтя куда уберется из дома на весь день. А Поспел такой дурак, что ему и коза не даст.

Когда шурья скрылись из виду, Хоропун вылез из укрытия и двинулся следом, но не по тропе, а скрываясь в зарослях. Так получалось медленнее, но он никуда не спешил.

Этот прием тоже оправдался. Еще не стемнело, как Поспел с Киршей опять показались впереди – теперь они не шли, а бежали, скользя по грязи и нелепо взмахивая руками, чтобы не грохнуться. Видно, бежали они давно – уже запыхались и, выбиваясь из сил, продвигались медленно.

– Так это что… медведь был? – проговорил Кирша, едва дыша.

– Какое… медведь? Видал ты… медведя… с избу ростом? – Поспел замедлил шаг и пошел, распахнув кожух и держась за грудь. Бежать больше не было мочи.

– Тогда… кто?

– Змей, может.

– Змей – он длинный. – Кирша совсем остановился, согнулся, упираясь ладонями в колени, и стал дышать. – А этот… круглый. Это, я скажу, мамонтий был.

– Это кто?

– Зверь такой… подземельный.

– Таких… не бывает.

– Сам же видал. Под землей… ходы роет. А сам… больше иной избы.

Они помолчали, шумно дыша, потом снова двинулись по тропе к дому.

– А где ж оглоед наш? – слышал из-за куста Хоропун их удаляющиеся голоса.

– А его, видать, и сожрал уже.

– Туда ему и дорога…

Когда голоса шурьев затихли, Хоропун вышел на тропу и двинулся дальше. Испугаться «мамонтия подземельного» ему и в голову не пришло. Клад предназначен ему, его и ждет. А этих двух дураков пугнул, чтобы не мешались.

Приближаясь к знакомому месту, Хоропун изо всех сил старался собраться с духом. «Не ойкай!» – вспоминался ему суровый голос Демки. Не ойкать, не болтать, молчать, что бы ни случилось, мысленно твердил себе Хоропун, воображая, как пришивает завязочки к собственному рту и крепко их затягивает.