Книга Хрустальное королевство леди-попаданки, страница 99 – Марина Ружанская

Жгучая обида на Алвара смешивалась с леденящим страхом. Он считал меня способной на все: на обман, на покушение на короля и даже на землетрясения. Он видел не меня - монстра, созданного его подозрениями и чужими уликами. И это было невыносимее цепей.

Внезапно земля содрогнулась. Здесь, в подземной темнице, это было в тысячу раз страшнее. Глухой, мощный гул шел не сверху, а из-под ног, из самых недр. Камни заскрипели, цепи звякнули. Я прижалась к стене, охваченная животным ужасом. Пыль посыпалась с потолка. Казалось, стены вот-вот рухнут и похоронят заживо. Толчок был сильнее и дольше всех предыдущих.

Мое… уже не мое, графство буквально рвалось на части.

Когда грохот стих, в тишине осталось только мое прерывистое дыхание и навязчивое капанье воды где-то в темноте. Адреналин от страха сменился новой волной отчаяния. Я заперта здесь, в каменном гробу, обвиненная в чудовищных преступлениях.

Мир, который я полюбила и в который вплела частичку себя, отверг меня. Человек, которого я любила, предал.

Слезы, сдержанные до этого момента, хлынули потоком. Беззвучные, горькие, от которых сводило горло. Я плакала не только от страха или обиды. Я плакала по Оливии Глассер - той, кем я была, кем могла бы стать. Плакала по доверию, которое рассыпалось в прах. Плакала по теплу мастерской, по свету солнца, которого больше не увижу. Плакала от беспомощности.

Но даже сквозь слезы, где-то в глубине, под пеплом отчаяния, тлел уголек. Уголек ярости.

Кто-то это сделал. Кто-то украл у меня все.

И если я умру здесь, как крыса в подвале, они победят. Алвар так и не узнает правды. Графство, возможно, погибнет от этих толчков. А настоящий предатель останется безнаказанным.

Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль была якорем, возвращающим к реальности. К этой мокрой стене, к этой цепи, к этой всепоглощающей тьме. Нет. Я не Оливия, не Ольга. Я - та, кто выжил однажды, пройдя через смерть. Я выживу и здесь. Я должна выжить. Чтобы узнать правду. Чтобы отомстить. Чтобы заглянуть ему в глаза и сказать: "Ты ошибался".

Время в карцере потеряло смысл. Часы, а может, дни тянулись тягуче и хрустко, как остывающее стекло в плавильной печи. Медленно, неумолимо, с едва слышным треском внутреннего напряжения. Я сидела, прижавшись спиной к леденящему камню стены, цепи на руках звякали при малейшем движении. Сырость пробирала до костей, пропитывая тонкую ткань платья. Каждая капля воды, падающая где-то в темноте, отдавалась в тишине гулким эхом, отсчитывая последние секунды чего-то прежнего.

Запах был удушающим: гниль, плесень, затхлость веков и… моя собственная беспомощность. Я обхватила колени руками, пытаясь согреться, но дрожь шла изнутри - от шока, от предательства, от ледяного прикосновения каменного пола.

Мысли метались, как пойманные мухи, ударяясь о стену непонимания: Кто? Зачем? Как доказать?

И вдруг - скрежет засова. Громкий, резкий, разрывающий тишину как ножом. Я вздрогнула, сердце дико заколотилось где-то в горле. Луч света от факела ворвался в мою темницу, ослепив, заставив зажмуриться. За частой металлической решеткой моей тюрьмы возник силуэт.

- Ну как, кузина, скучаешь?.. - Голос был знакомым, сладковато-ядовитым, как испорченный мед. Он резанул по нервам.

Я щурилась, пытаясь разглядеть лицо в контрасте яркого пламени и глубокой тени. Но походку и кривые плечи - узнала мгновенно.