Книга Семь снежинок на ладони, страница 46 – Светлана Нарватова

– Но боги хотя бы счастливы. Какой-то период своей жизни. Почему у него всегда только драмы? – Эмилия поёрзала, устраиваясь удобнее, и вновь невзначай коснулась мужского естества. Но хотя бы не дёрнулась, как от ожога, уже радость.

– Дамы любят драмы, – пожал я плечами, будто под водой не происходило ничего интересного. – Вообще, у меня есть подозрение, что под именем «Вилли Сказкаард» пишет какая-нибудь нэйра. Или даже нойлен.

– Мужчины ходят в театр на пьесы Сказкаарда в неменьшем количестве! – упрямо возразила Эмили. – Значит, им тоже нравятся трагедии!

– Видите, дорогая, все их любят. Что остаётся бедному драматургу?.. – с пафосом вопросил я и обычным тоном добавил: – …который мечтает стать богатым? На самом деле, моя милая Эмилия, мужчины ходят в театр не потому, что любят пострадать, а потому что хотят произвести впечатление на своих спутниц. Но они, конечно, никогда никому этого не скажут и строят из себя знатоков поэзии.

Я сместил ноги, якобы чтобы сменить позу на более удобную, но на самом деле сжал голенями бедра жены и сместил таз так, чтобы её пальчики находились в непосредственной близости от места, где их очень, очень ждали.

– Неужели невозможно написать хотя бы одну пьесу со счастливым концом? – вопросила незаметно попавшая в капкан синичка.

– О, на самом деле такая книга есть! – расцвёл я. – Правда, поговаривают, что сочинил её вовсе не Вилли, а кто-то другой под его именем. Или напротив, Сказкаард взял потом чужое имя. Тут я не знаю, слышал и ту версию, и другую. Так вот, это очень давняя поэма. Называется она «Ода ожерелью, или Четыре ночи и рог в придачу».

Наконец лицо Эмилии ожило и теперь отражало глубочайшее любопытство.

– Я правильно понимаю, что это история… – И она многозначительно замолчала.

– Да-да. Это история Фрейн, которая возжелала удивительное ожерелье, созданное в подземелье четырьмя братьями-дворфами. Но подлые гномы отказались продавать его или менять на что бы то ни было. Они потребовали взамен по ночи на каждого. Итого четыре ночи в подземном дворце.

– Это тоже драма, – возразила Эмилия.

– Почему?

– Из-за этого поступка Годин расстался с Фрейн.

– Ода так далеко не заходит.

– Она такая короткая?

– Почему вы так думаете, дорогая?

– А о чём там писать?

– Четыре ночи, Эмили. Четыре чудных ночи, после которых Фрейн говорит свои знаменитые слова: «Зачем оно теперь мне, это ожерелье?»

– Видите, она сожалеет о своём поступке.

– Почему «сожалеет»? – снова «удивился» я. – Эмилия, не приписывайте людям и тем более богам свои мысли. Они могут думать совсем по-другому. Если вам интересно, где-то в библиотеке эта книжка была. А сейчас, будьте добры, помогите мне помыть волосы.

Я подался корпусом вперёд и наклонил голову, показывая, что готов.

Синичка медлила. Я уже собирался дать инструкции, как поверхность воды качнулась от её движения.

– Глаза закройте, сейчас буду лить, – предупредила она и действительно зачерпнула ковшиком прямо из лохани.

Я закрыл. Вода пошла волнами, Эмили подобрала ноги и принялась намыливать мне волосы, взбивая пену невесомыми пальцами. Моя синичка была так близко, что я не удержался и подсмотрел. В аккурат перед моим носом покачивалась розовым кончиком сочная женская грудь. Стоило громадных усилий не потянуться к ней губами, но тут меж век затекло мыло. Я зашипел от рези и потёр глаз. Эмилия снова зачерпнула воды и обильно полила, смывая пену. Когда я снова открыл глаза, груди моей жёнушки скрылись в клубах пены, чем она была довольна, судя по выражению её лица.