Книга Буря магии и пепла, страница 198 – Майрена Руис

Внезапно Лютер отстранился от меня и посмотрел на лестницу. Я повернулась вслед за ним с колотящимся сердцем, пытаясь понять, что произошло.

Поставив ногу на последнюю ступеньку, на нас с удивлением смотрела Микке.

– Микке, – сказал Лютер, поправляя пиджак.

Она пару раз моргнула, и ее лицо несколько смягчилось.

– Прошу прощение за вторжение. Я думала, все наслаждаются фейерверком.

Вспышки света продолжали переливаться, краски разноцветным калейдоскопом отражались в окнах, однако теперь все это происходило снаружи, в садах, а не внутри меня.

– Прости нас, – сказал Лютер, беря меня за руку. – Мы не хотели проявить неуважение к тебе, уйдя раньше времени.

Улыбнувшись, Микке подошла к нам.

– Ничего страшного, – возразила она. – Но я думала, что фейерверки – одна из немногих вещей, которая нравится всем без исключения, независимо от происхождения.

– Мы и правда любим фейерверки, – выдавила я. – На Фестивале урожая мы смотрели их вместе и… Сейчас это навеяло некоторые воспоминания.

Лютер улыбнулся моей лжи, а Микке окинула нас внимательным взглядом.

– Мне они не слишком нравятся на самом деле. Они напоминают мне о войне, – призналась она. – Все жалуются на нас, в то время как в других странах порох используют в качестве оружия.

Я нахмурилась.

– Я читал об этом, – ответил Лютер, – хотя с трудом верится, как нечто настолько прекрасное может использоваться во вред.

Микке криво улыбнулась.

– В некоторых местах так говорят о магии. – И прежде чем мы успели ответить, она продолжила: – Ну что ж, мне нужно было на что-то отвлечься после последней казни.

Повисло долгое молчание, пока я не заставила себя задать Микке вопрос, чувствуя, как рука Лютера крепко сжимает мою:

– Какой казни?

– Смотрителя конюшен, которого мы задержали несколько дней назад. Мы казнили его сегодня утром.

Я снова почувствовала, что мне не хватает воздуха, но заставила себя дышать в такт с Лютером, чье дыхание было спокойнее моего.

– За что? – спросил он.

– Нападение на члена правительства во время войны является государственной изменой.

– Но мы не на войне, – сумела возразить я.

– Ты в этом уверена?

И, не сказав больше ни слова, она поклонилась нам и ушла.

* * *

В нашу спальню уже начали проникать первые лучи дневного света, когда Лютер заговорил, мягко поглаживая контуры моей татуировки:

– Той ночью…

Я набрала в легкие побольше воздуха, предчувствуя приступ отчаяния, который охватывал меня каждый раз, когда он вспоминал о том нападении, о том, как он думал, что я умерла. Но сейчас он думал не об этом.

– Ты никогда не говоришь о той ночи, – сказал он, подняв на меня глаза.

Он лежал, опираясь на локоть, пока другая его рука все еще гладила мою татуировку. Мои шрамы.

– Есть много вещей, о которых я не говорю, – пробормотала я.

– Но ты же знаешь, что можешь поделиться, если захочешь, верно?

Я откинула назад его челку, пропуская пальцы сквозь волосы. В мягком свете камина он выглядел моложе. Или, возможно, дело было в его выражении лица, таком уязвимом.

– Знаю.

Некоторое время я молча наблюдала за ним, нежно поглаживая его щеку большим пальцем, прежде чем продолжить:

– Я думаю… думаю, что мне больше не нравятся грозы. Хотя раньше я их любила. Вода – это жизнь, и есть что-то волшебное в этом зрелище, когда небо освещается вспышками молний. Но теперь… шум и свет… фейерверки…