Книга Горячие руки для Ледяного принца, страница 61 – Рита Морозова

— Ваше Высочество! — его голос резал тишину. — Вы нарушили приказ Его Величества! Вы напали на королевскую стражу! И вы в обществе обвиняемой в измене! Сдайтесь! Немедленно! Или мы будем вынуждены применить силу!

Кайлен медленно обернулся. Его лицо, только что искаженное болью и любовью, снова стало маской ледяной ярости. Он встал, заслоняя меня собой. Холод вокруг него сгустился до видимой дымки.

— Попробуйте, — прошипел он. Голос его был тихим, но он звенел, как ломающийся лед. — Попробуйте тронуть ее. И узнаете, что такое настоящий холод. Холод отчаяния. Холод потери. Холод смерти….

Стражники замерли. Даже Дерн на мгновение потерял свою уверенность. Они видели силу, бьющую из Кайлена. Силу неуправляемую, разрушительную. Силу, которая могла смести их всех в ледяную пыль.

— Он вне себя! — крикнул кто-то из стражников. — Проклятие! Оно контролирует его!

— Взять его! Живым! А девушку… — Дерн не договорил, но его взгляд, брошенный в мою сторону, был красноречивее слов. Мертвой . Чтобы замкнуть круг лжи.

Лучники натянули тетивы. Копейщики сомкнули строй. Кайлен вскинул руки, и воздух перед ним заклубился морозным туманом, сгущаясь в невидимую стену. Я видела, как он дрожит, как его силы на пределе. Он защищал меня. Ценой своей жизни. Ценой потери последнего контроля над проклятием.

В этот момент что-то ударило меня по голове. Сзади. Оглушительно. Больше я ничего не видела, не слышала. Только ощущение падения в ледяную черноту, пронзенное последней мыслью: « Он сказал „солнце“…» И всепоглощающий холод. Холод темницы. Холод предательства. Холод конца.

Сознание вернулось не светом, а болью. Тупая, раскалывающая череп глыба где-то в затылке. Холод. Не промозглый сырой холод подземелья, а пронизывающий, режущий лезвиями воздух, впивающийся в кожу даже сквозь одеяло. И звуки. Не тишина темницы, а хаос. Стоны. Резкие крики. Глухие удары. Звяканье металла. Подавленные команды. И сквозь все это — неумолчный, зловещий вой ветра, словно сам Эйриден кричал в агонии.

Я открыла глаза. Мир плыл, расплывался, потом медленно собирался в фокус. Не каменный свод темницы. Деревянные балки, почерневшие от времени и копоти. Высокое окно, затянутое мутным льдом, сквозь которое лился серый, безжизненный свет. Воздух густой, тяжелый — смесь дыма, лечебных трав, пота, крови и всепроникающего запаха холода. Я лежала на жесткой походной койке, укрытая грубым шерстяным одеялом. Рядом горела тусклая масляная лампа, ее колеблющееся пламя бросало прыгающие тени на стены, заваленные тюками с бинтами, коробками с травами, глиняными кувшинами.

Лазарет. Я была в лазарете. Но не в том уютном, пахнущем антисептиками отделении моей прошлой жизни. Это был импровизированный госпиталь, развернутый в огромном, полуразрушенном зале, похожем на амбар или заброшенную мастерскую. Повсюду койки. Десятки коек. И на них — люди. Солдаты в разодранных, замерзших доспехах. Горожане с обмороженными лицами и руками. Женщины, дети… Их лица были серыми от усталости и боли, глаза — пустыми или полными немого ужаса. Стоны сливались в непрерывный, жуткий фон.

Попытка приподняться вызвала новую волну боли в голове и тошноты. Я застонала.

— Анна? Анна, родная? Ты жива?

Рядом материализовалось знакомое, изможденное лицо. Эдгар. Его глаза, запавшие и обведенные темными кругами, светились диким облегчением и тревогой. Он опустился на колени у койки, его шершавая, холодная рука схватила мою.