Книга Соль и тайны морской бездны, страница 25 – Эбби-Линн Норр

Напротив расставленных полукругом стульев мерцал широкий монитор. Под ним располагалась сложная панель управления с какими-то циферблатами и переключателями. Все это сплошь покрывал плотный слой пыли. Сюда, как и в остальные части лаборатории, давно никто не заходил. В углу комнатки полукруглый карниз держал шторку, наподобие больничной ширмы. Я решила, что за ней может скрываться очередная дверь.

Йозеф отдернул шторку.

Мама тихонько вскрикнула и зажала рот ладонью. Она приблизилась к обнаружившемуся за ширмой стеклу и прикоснулась к нему рукой.

Перед нами предстал цилиндрический резервуар с тяжелой серебристой крышкой и прочным на вид основанием, от которого к настенной панели отходило несколько кабелей.

Внутри резервуара находилась сирена.

В комнате стояла такая тишина, что грохот собственного сердца едва не оглушил меня. Оставив Антони и Эмуна у входа, я встала рядом с матерью. У меня не получилось бы оторвать взгляда от сирены в резервуаре, даже если бы я захотела.

– Она умерла?

Пленница выглядела как мертвая: расслабленное тело покоилось на дне резервуара, хвост завернулся назад, голова опирается на плавник, как на подушку, руки молитвенно сложены напротив лица, глаза закрыты.

– Она в состоянии диапаузы, как называл это Лукас, – ответил Йозеф. – Сигнал, который вы слышите, – это ее сердцебиение.

– Такое медленное? – удивился Антони. Он произнес это тихо, с благоговением. – Не больше пятнадцати ударов в минуту.

– Примерно так.

Русалка была очень смуглой, но при этом обладала длинными белыми волосами, которые качались в воде словно облако, и черным хвостом. Она отощала до такой степени, что на руках, животе и груди практически не осталось мышц. На шее виднелась тонкая цепочка с маленьким аквамарином.

– Так, наверное, выглядела и ты, когда вышла из диапаузы, – сказала я маме. При виде этой хрупкой сирены внутри у меня все сжималось. Казалось, ее кости захрустят и сломаются, если вода вокруг нее всколыхнется чересчур сильно.

– И Эмун тоже. – Антони подошел ко мне сзади достаточно близко, чтобы я ощутила успокаивающее тепло его тела. Я прислонилась к нему, такому живому и надежному, потому что сердце мое сковывал холод.

В конце концов боковым зрением я заметила, что мама шевельнулась, и тогда оторвала взгляд от пребывающей в коматозном сне сирены. Мама положила на стекло уже обе руки. Она смотрела на сирену, а по ее щекам бежали и скатывались на шею слезы. Только тут я догадалась, что сирена ей знакома.

– Кто она?

Мама не сразу нашла в себе силы ответить. Когда она повернулась ко мне, я осознала, что она испытывает странный прилив эмоций – ликует и скорбит одновременно.

– Это Нике, – ответила мне мама. – Анникефорос – сирена-колдунья, которая спасла мне жизнь, обернув вспять мои годы. – Мама вздохнула, глаза ее потеплели. – Чародейка, подарившая мне тебя.

Мне показалось, что глаза у меня сейчас вылезут из орбит. Я снова уставилась на спящую русалку.

– Это Нике? Но…

– Я думал, у нее голубые волосы, – встрял подошедший ко мне слева Эмун. Он тоже разглядывал хрупкое тело колдуньи. Черты ее заострившегося лица казались слишком крупными для обтянутого кожей черепа, скулы резко выступали.

– Так оно и было, – ответил Йозеф. – Лукас зафиксировал это в своем дневнике наблюдений. Он записал, что после того, как ее поместили в эту камеру, ее волосы через некоторое время побелели. Если посмотрите внимательнее, то и сейчас сможете заметить немного синевы на самых кончиках.