Книга Рожденная водой, страница 21 – Эбби-Линн Норр

Как-то раз я поинтересовалась у Сэксони и Джорджейны, знакомы ли они с дедушкой Акико, и обе ответили отрицательно. Особенно меня удивило, что его никогда не видела Сэксони. Как выяснилось, она перестала просить подругу познакомить их после того, как та ясно дала понять, что не хочет, чтобы ее отношения с нами пересекались с семейной жизнью. Настоящей ее семьей были мы – по крайней мере, так она нам сказала. И все же она во многом оставалась для нас загадкой, хоть мы и близки. Наверное, так и должно быть, ведь мы дружим с ней всего два года.

Мы сидели в молчаливом единении, слушая, как потрескивает костер и стрекочут сверчки. В такие минуты дружба имела для меня особое значение. Ни одна из нас не нуждалась сейчас в словах.

Первой тишину нарушила Сэксони:

– Давайте устроим ночевку, когда все вернутся.

Мы согласились. Как ни странно, в какой-то степени Сэксони – это клей, который скрепляет всех нас вместе. Если мы давно не собирались вчетвером, первой инициативу проявляет именно она. Мы с Джорджи всегда остаемся на связи, а вот встречаться всей дружной четверкой нам, увы, удается далеко не всегда. Так или иначе, в большинстве случаев это происходит благодаря Сэксони.

Из нас четверых она единственная, чью семейную жизнь можно назвать нормальной. Ее родители счастливы в браке, а еще у нее есть два брата, в которых она души не чает. Единственную дочь дома беспрестанно балуют. Сэксони – моя самая веселая, упрямая и уверенная в себе подруга, она обожает флиртовать, как никто другой, и к тому же чрезвычайно популярна в школе. По этой причине к ней просто нельзя относиться равнодушно: ее либо любят, либо ненавидят.

В этом году я впервые проведу лето вдали от подруг. Прощаться с ними было грустно, но будущее манило меня. Я чувствовала, что мне наконец представилась возможность познать себя, не думая, что скажут девчонки. Не исключено, что мое восприятие себя сформировалось под влиянием нашей маленькой компании.

Сидя у костра, когда наши последние минуты неумолимо подходили к концу, я спрашивала себя, чувствует ли каждая из них то же, что и я.

Мне было всего три года, когда я впервые увидела маму в обличье русалки. В тот жаркий летний вечер она привела меня на пляж, окутанный покровом темноты. Словно зачарованная, я смотрела, как ее бледные ноги замерцали в лунном свете, а потом вдруг слились воедино, превратившись в переливающийся разными цветами хвост. В том возрасте мне казалось, что в жабрах и плавниках нет ничего необычного – для меня они были столь же прекрасными чертами маминой внешности, как ее ярко-голубые глаза и черные как смоль волосы. Наши ночные прогулки я просто обожала. Мама всегда поражала меня своими акробатическими способностями, – по крайней мере, насколько я могла разглядеть ее водные пируэты в кромешной тьме. Кстати сказать, во мраке наблюдать за русалкой ох как непросто. Обычно мама резко исчезала из виду, а я пристально вглядывалась в рябь на воде, силясь угадать, где именно она вынырнет. Она выпрыгивала из волн столь же внезапно, как и ныряла, после чего быстро-быстро кружилась в воздухе и с криком: «Кто я?!» вновь уходила в глубину, почти не поднимая брызг. Потом вдруг появлялась прямо рядом со мной, а я ахала, завороженная этим зрелищем.