Книга Военный инженер Ермака. Книга 3, страница 110 – Михаил Воронцов

— Народ, просыпайся! — крикнул я. — Начинаем выемку!

Савелий с Прокопом встрепенулись. Поняли, что насчет пробуждения я шутил — но они уже привыкли к моему чувству юмора.

Я взял клещи.

— Подальше, — предупредил я. — Если тигель треснет, расплав брызнет.

Они отошли к дальней стене. Я накинул на плечи старую кожаную накидку и полез клещами в печь. Тигель раскален добела; смотреть больно даже через прищур. Подцепив бортик, медленно, стараясь не расплескать драгоценную массу, вытащил его.

Дальше — самое ответственное: дать стеклу остыть не слишком быстро, иначе потрескается от внутренних напряжений. В нормальном производстве для этого используют специальные печи для отжига с плавным охлаждением. У меня — только ящик с золой, где тигель мог остывать равномернее, чем на воздухе.

Поставив тигель в золу, я накрыл его сверху железным листом и стал ждать. Пытка. Не знаю, что вышло, удался ли опыт. В прошлой жизни результат проверили бы спектрометром ещё на стадии варки. Здесь — только ждать и гадать.

Савелий принёс воду в деревянном ковше. Я жадно выпил — горло пересохло от жара и напряжения. Вода с привкусом речной тины показалась самым вкусным напитком в мире.

Ждать пришлось долго, но все-таки настала минута, когда я решил, что пора. Тигель остыл достаточно, чтобы его можно было трогать руками. Я вытащил его из золы и поставил на стол. Глина, перенёсшая жар, крошилась под пальцами. Я взял молоток и осторожно начал отбивать осколки, стараясь не повредить стекло. С каждым ударом сердце колотилось сильнее. Наконец показался край слитка…

Я застыл. Стекло было почти прозрачным. Практически идеально чистым — в нём почти не было пузырьков, лёгкой мути, словно в речной воде после дождя. Это было уже не зелёное «бутылочное» стекло…

Дрожащими руками я отколол кусок с ладонь и вышел с ним на улицу. Закатное солнце просвечивало сквозь него; двор, конюшни, частокол — всё было более чем различимо. Никакой зелени, никакого болотного оттенка.

— Господи… получилось, — выдохнул я, а потом добавил: — Да. Чёрт возьми, да.

Я положил слиток на стол — для меня он был дороже золота. Первый шаг к оптике в шестнадцатом веке. Кривой, несовершенный, но настоящий.

В голове роились планы. Нужна шлифовка — сделать примитивный станочек, пусть хоть с ручным приводом или от водяного колеса. Абразивы — песок разной зернистости, толчёный кварц, если повезёт — корунд.

Я представил лицо Ермака, когда покажу ему, как через трубу можно разглядеть татарский дозор за версту. Представил, как изменится война. В моей прошлой жизни оптические прицелы массово появились лишь в девятнадцатом веке и переменили военное дело. Здесь я могу дать это преимущество на столетия раньше.

Я вышел из мастерской с чистой холстиной, в которую завернул стекло. Вечер был прохладен; пахло дымом, прелой листвой и рекой. За частоколом лаяли собаки, ржали кони, гомонили казаки, возвращаясь с дозора. Обычная жизнь Кашлыка — столицы Сибири.

Но я знал: эта обычная жизнь скоро изменится. Сегодня я сделал первую заготовку оптического стекла. Завтра начну шлифовать первую линзу и потом соберу первый прицел и первую подзорную трубу.

…Пока Хасан обустраивается в новом, враждебном для него улусе, у нас есть время заняться оптикой. Без нее операция по вызволению Ивана Кольцо, скорее всего, будет обречена. После недавних экспериментов со стеклом у меня накопилось достаточно материала, чтобы приступить к амбициозному проекту — созданию оптического прицела для арбалета.